Неточные совпадения
То писал он стихи и читал громко, упиваясь музыкой их, то рисовал опять берег и плавал в трепете, в неге: чего-то ждал впереди —
не знал чего, но вздрагивал страстно, как будто предчувствуя какие-то исполинские, роскошные наслаждения, видя тот мир, где все слышатся звуки, где все носятся картины, где плещет, играет, бьется другая, заманчивая жизнь, как в тех
книгах, а
не та, которая окружает его…
Он был так беден, как нельзя уже быть беднее. Жил в каком-то чуланчике, между печкой и дровами, работал при свете плошки, и если б
не симпатия товарищей, он
не знал бы, где взять
книг, а иногда белья и платья.
— Ну, уж выдумают: труд! — с досадой отозвалась Ульяна Андреевна. — Состояние есть, собой молодец: только бы жить, а они — труд! Что это, право, скоро все на Леонтья будут похожи: тот уткнет нос в
книги и
знать ничего
не хочет. Да пусть его! Вы-то зачем туда же!.. Пойдемте в сад… Помните наш сад!..
— Да как же, Борис:
не знаю там, с какими она счетами лезла к тебе, а ведь это лучшее достояние твое, это —
книги,
книги… Ты посмотри!
— Помилуй: это значит, гимназия
не увидит ни одной
книги… Ты
не знаешь директора? — с жаром восстал Леонтий и сжал крепко каталог в руках. — Ему столько же дела до
книг, сколько мне до духов и помады… Растаскают, разорвут — хуже Марка!
— Нет, нет —
не то, — говорил, растерявшись, Леонтий. — Ты — артист: тебе картины, статуи, музыка. Тебе что
книги? Ты
не знаешь, что у тебя тут за сокровища! Я тебе после обеда покажу…
Видно было, что рядом с
книгами, которыми питалась его мысль, у него горячо приютилось и сердце, и он сам
не знал, чем он так крепко связан с жизнью и с
книгами,
не подозревал, что если б пропали
книги,
не пропала бы жизнь, а отними у него эту живую «римскую голову», по всей жизни его прошел бы паралич.
— Ну, ты ее заступница! Уважает, это правда, а думает свое, значит,
не верит мне: бабушка-де стара, глупа, а мы молоды, — лучше понимаем, много учились, все
знаем, все читаем. Как бы она
не ошиблась…
Не все в
книгах написано!
— Прощайте, мне некогда. С
книгами не приставай, сожгу, — сказал Райский. — Ну, мудрец, по рожам узнающий влюбленных, — прощайте!
Не знаю, встретимся ли опять…
«Что она делает? — вертелось у бабушки в голове, — читать
не читает — у ней там нет
книг (бабушка это уже
знала), разве пишет: бумага и чернильница есть».
—
Знаю, бабушка, что грех, и
не думаю. Так зачем же глупой
книгой остерегать?
— Врал, хвастал,
не понимал ничего, Борис, — сказал он, — и
не случись этого… я никогда бы и
не понял. Я думал, что я люблю древних людей, древнюю жизнь, а я просто любил… живую женщину; и любил и
книги, и гимназию, и древних, и новых людей, и своих учеников… и тебя самого… и этот — город, вот с этим переулком, забором и с этими рябинами — потому только — что ее любил! А теперь это все опротивело, я бы готов хоть к полюсу уехать… Да, я это недавно
узнал: вот как тут корчился на полу и читал ее письмо.
Неточные совпадения
— Ты гулял хорошо? — сказал Алексей Александрович, садясь на свое кресло, придвигая к себе
книгу Ветхого Завета и открывая ее. Несмотря на то, что Алексей Александрович
не раз говорил Сереже, что всякий христианин должен твердо
знать священную историю, он сам в Ветхом Завете часто справлялся с
книгой, и Сережа заметил это.
Она пишет детскую
книгу и никому
не говорит про это, но мне читала, и я давал рукопись Воркуеву…
знаешь, этот издатель… и сам он писатель, кажется.
Она
знала тоже, что действительно его интересовали
книги политические, философские, богословские, что искусство было по его натуре совершенно чуждо ему, но что, несмотря на это, или лучше вследствие этого, Алексей Александрович
не пропускал ничего из того, что делало шум в этой области, и считал своим долгом всё читать.
Она еще
не знает, что в порядочном обществе и в порядочной
книге явная брань
не может иметь места; что современная образованность изобрела орудие более острое, почти невидимое и тем
не менее смертельное, которое, под одеждою лести, наносит неотразимый и верный удар.
Может быть, некоторые читатели захотят
узнать мое мнение о характере Печорина? — Мой ответ — заглавие этой
книги. «Да это злая ирония!» — скажут они. —
Не знаю.