Неточные совпадения
— Ну,
везде что-то живое, подвижное, требующее жизни и отзывающееся на нее… А там ничего этого нет, ничего, хоть шаром покати! Даже нет апатии, скуки, чтоб можно было сказать: была жизнь и убита — ничего! Сияет и блестит, ничего
не просит и ничего
не отдает! И я ничего
не знаю! А ты удивляешься, что я бьюсь?
Они одинаково прилежно занимались по всем предметам,
не пристращаясь ни к одному исключительно. И после, в службе, в жизни, куда их ни сунут, в какое положение ни поставят —
везде и всякое дело они делают «удовлетворительно», идут ровно,
не увлекаясь ни в какую сторону.
— Ах ты, жадный! — говорила девушка, замахиваясь на большого петуха, — никому
не даешь — кому ни брошу,
везде схватит!
«
Везде глядит, только
не на меня, — медведь!» — думала она.
— Ты напоминаешь мне Софью, кузину: та тоже
не хочет знать жизни, зато она — великолепная кукла! Жизнь достанет
везде, и тебя достанет! Что ты тогда будешь делать,
не приготовленный к ней?
— Так, умно сказано, Марфенька: да зачем же здесь? Ты слыхала про Москву, про Петербург, про Париж, Лондон: разве тебе
не хотелось бы побывать
везде?
— Бабушка! Какая, право!
Везде ее спрашивают! Я совсем
не горда. И по какому случаю она говорила вам это?
— Вот она сейчас и догадалась! Спрашивают тебя:
везде поспеешь! — сказала бабушка. — Язык-то стал у тебя востер: сама я
не умею, что ли, сказать?
— Где! — со вздохом повторил Опенкин, —
везде и нигде, витаю, как птица небесная! Три дня у Горошкиных, перед тем у Пестовых, а перед тем и
не помню!
К нему все привыкли в городе, и почти
везде, кроме чопорных домов, принимали его, ради его безобидного нрава, домашних его несогласий и ради провинциального гостеприимства. Бабушка
не принимала его, только когда ждала «хороших гостей», то есть людей поважнее в городе.
Скачут они
везде без толку и сами
не сладят с длинными,
не по росту, безобразными лапами;
не узнают своих от чужих, лают на родного отца и готовы сжевать брошенную мочалку или ухо родного брата, если попадется в зубы.
— Какая ты красная, Вера:
везде свобода! Кто это нажужжал тебе про эту свободу!.. Это, видно, какой-то дилетант свободы! Этак нельзя попросить друг у друга сигары или поднять тебе вот этот платок, что ты уронила под ноги,
не сделавшись крепостным рабом! Берегись: от свободы до рабства, как от разумного до нелепого — один шаг! Кто это внушил тебе?
Везде сон, тупая тоска, цели нет, искусство
не дается мне, я ничего для него
не делаю.
Все примолкло. Татьяна Марковна подняла на ноги весь дом.
Везде закрывались трубы, окна, двери. Она
не только сама боялась грозы, но даже
не жаловала тех, кто ее
не боялся, считая это за вольнодумство. Все набожно крестились в доме при блеске молнии, а кто
не перекрестился, того называли «пнем». Егорку выгоняла из передней в людскую, потому что он
не переставал хихикать с горничными и в грозу.
— Да, и весело: у него много природного ума и юмор есть — только он
не блестит,
не сорит этим
везде…
— А куда?
Везде все то же;
везде есть мальчики, которым хочется, чтоб поскорей усы выросли, и девичьи тоже всюду есть… Ведь взрослые
не станут слушать. И вам
не стыдно своей роли? — сказала она, помолчав и перебирая рукой его волосы, когда он наклонился лицом к ее руке. — Вы верите в нее, считаете ее
не шутя призванием?
— Непременно, Вера! Сердце мое приютилось здесь: я люблю всех вас — вы моя единственная, неизменная семья, другой
не будет! Бабушка, ты и Марфенька — я унесу вас
везде с собой — а теперь
не держите меня! Фантазия тянет меня туда, где… меня нет! У меня закипело в голове… — шепнул он ей, — через какой-нибудь год я сделаю… твою статую — из мрамора…
И
везде, среди этой горячей артистической жизни, он
не изменял своей семье, своей группе,
не врастал в чужую почву, все чувствовал себя гостем и пришельцем там. Часто, в часы досуга от работ и отрезвления от новых и сильных впечатлений раздражительных красок юга — его тянуло назад, домой. Ему хотелось бы набраться этой вечной красоты природы и искусства, пропитаться насквозь духом окаменелых преданий и унести все с собой туда, в свою Малиновку…
Ассоль было уже пять лет, и отец начинал все мягче и мягче улыбаться, посматривая на ее нервное, доброе личико, когда, сидя у него на коленях, она трудилась над тайной застегнутого жилета или забавно напевала матросские песни — дикие ревостишия [Ревостишия — словообразование А.С. Грина.]. В передаче детским голосом и
не везде с буквой «р» эти песенки производили впечатление танцующего медведя, украшенного голубой ленточкой. В это время произошло событие, тень которого, павшая на отца, укрыла и дочь.
В каких-нибудь два часа Привалов уже знал все незамысловатые деревенские новости: хлеба, слава богу, уродились, овсы — ровны, проса и гречихи — середка на половине. В Красном Лугу молоньей убило бабу, в Веретьях скот начинал валиться от чумы, да отслужили сорок обеден, и бог помиловал. В «орде» больно хороша нынче уродилась пшеница, особенно кубанка. Сено удалось
не везде, в петровки солнышком прихватило по увалам; только и поскоблили где по мочевинкам, в понизях да на поемных лугах, и т. д. и т. д.
Кроткий отец иеромонах Иосиф, библиотекарь, любимец покойного, стал было возражать некоторым из злословников, что «
не везде ведь это и так» и что не догмат же какой в православии сия необходимость нетления телес праведников, а лишь мнение, и что в самых даже православных странах, на Афоне например, духом тлетворным не столь смущаются, и не нетление телесное считается там главным признаком прославления спасенных, а цвет костей их, когда телеса их полежат уже многие годы в земле и даже истлеют в ней, «и если обрящутся кости желты, как воск, то вот и главнейший знак, что прославил Господь усопшего праведного; если же не желты, а черны обрящутся, то значит не удостоил такого Господь славы, — вот как на Афоне, месте великом, где издревле нерушимо и в светлейшей чистоте сохраняется православие», — заключил отец Иосиф.
Неточные совпадения
О! я шутить
не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я
не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я
везде,
везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть
не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
— потому что, случится, поедешь куда-нибудь — фельдъегеря и адъютанты поскачут
везде вперед: «Лошадей!» И там на станциях никому
не дадут, все дожидаются: все эти титулярные, капитаны, городничие, а ты себе и в ус
не дуешь. Обедаешь где-нибудь у губернатора, а там — стой, городничий! Хе, хе, хе! (Заливается и помирает со смеху.)Вот что, канальство, заманчиво!
— Надо орудовать, — отвечал помощник градоначальника, — вот что!
не пустить ли, сударь, в народе слух, что оная шельма Анелька заместо храмов божиих костелы
везде ставить велела?
Предместник его, капитан Негодяев, хотя и
не обладал так называемым"сущим"злонравием, но считал себя человеком убеждения (летописец
везде вместо слова"убеждения"ставит слово"норов") и в этом качестве постоянно испытывал, достаточно ли глуповцы тверды в бедствиях.
Пошли в обход, но здесь наткнулись на болото, которого никто
не подозревал. Посмотрел Бородавкин на геометрический план выгона —
везде все пашня, да по мокрому месту покос, да кустарнику мелкого часть, да камню часть, а болота нет, да и полно.