Неточные совпадения
«Нет, это все надо переделать! — сказал он про себя… — Не дают свободы —
любить. Какая грубость! А ведь
добрые, нежные люди! Какой еще туман, какое затмение в их головах!»
Полина Карповна вдова. Она все вздыхает, вспоминая «несчастное супружество», хотя все говорят, что муж у ней был
добрый, смирный человек и в ее дела никогда не вмешивался. А она называет его «тираном», говорит, что молодость ее прошла бесплодно, что она не жила любовью и счастьем, и верит, что «час ее пробьет, что она полюбит и будет
любить идеально».
— Как же не ласкать, когда вы сами так ласковы! Вы такой
добрый, так
любите нас. Дом, садик подарили, а я что за статуя такая!..
— Что же не удостоили посетить старика: я
добрым людям рад! — произнес добродушно Нил Андреич. — Да ведь с нами скучно, не
любят нас нынешние: так ли? Вы ведь из новых? Скажите-ка правду.
— И! нет, какой характер! Не глупа, училась хорошо, читает много книг и приодеться
любит. Поп-то не бедный: своя земля есть. Михайло Иваныч, помещик,
любит его, — у него там полная чаша! Хлеба, всякого
добра — вволю; лошадей ему подарил, экипаж, даже деревьями из оранжерей комнаты у него убирает. Поп умный, из молодых — только уж очень по-светски ведет себя: привык там в помещичьем кругу. Даже французские книжки читает и покуривает — это уж и не пристало бы к рясе…
— Что ваша совесть говорит вам? — начала пилить Бережкова, — как вы оправдали мое доверие? А еще говорите, что
любите меня и что я
люблю вас — как сына! А разве
добрые дети так поступают? Я считала вас скромным, послушным, думала, что вы сбивать с толку бедную девочку не станете, пустяков ей не будете болтать…
Стало быть, ей, Вере, надо быть бабушкой в свою очередь, отдать всю жизнь другим и путем долга, нескончаемых жертв и труда, начать «новую» жизнь, непохожую на ту, которая стащила ее на дно обрыва…
любить людей, правду,
добро…
— И честно, и правильно, если она чувствует ко мне, что говорит. Она
любит меня, как «человека», как друга: это ее слова, — ценит, конечно, больше, нежели я стою… Это большое счастье! Это ведь значит, что со временем… полюбила бы — как
доброго мужа…
Если бы хоть кто-нибудь из тех людей, которые
любят добро, да употребили бы столько усилий для него, как вы для добыванья своей копейки!.. да умели бы так пожертвовать для добра и собственным самолюбием, и честолюбием, не жалея себя, как вы не жалели для добыванья своей копейки!..
Но, может быть, это все равно для блага целого человечества:
любить добро за его безусловное изящество и быть честным, добрым и справедливым — даром, без всякой цели, и не уметь нигде и никогда не быть таким или быть добродетельным по машине, по таблицам, по востребованию? Казалось бы, все равно, но отчего же это противно? Не все ли равно, что статую изваял Фидий, Канова или машина? — можно бы спросить…
Но мне все чаще думалось, что,
любя доброе, как дети сказку, удивляясь его красоте и редкости, ожидая как праздника, — почти все люди не верят в его силу и редкие заботятся о том, чтоб оберечь и охранить его рост. Все какие-то невспаханные души: густо и обильно поросли они сорной травою, а занесет случайно ветер пшеничное зерно — росток его хиреет, пропадает.
Неточные совпадения
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже
любит. Впрочем, чиновники эти
добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
«Всё-таки он хороший человек, правдивый,
добрый и замечательный в своей сфере, — говорила себе Анна, вернувшись к себе, как будто защищая его пред кем-то, кто обвинял его и говорил, что его нельзя
любить. Но что это уши у него так странно выдаются! Или он обстригся?»
— Если вы
любите свое чадо, то вы, как
добрый отец, не одного богатства, роскоши, почести будете желать своему детищу; вы будете желать его спасения, его духовного просвещения светом истины.
Некрасивого,
доброго человека, каким он себя считал, можно, полагал он,
любить как приятеля, но чтобы быть любимым тою любовью, какою он сам
любил Кити, нужно было быть красавцем, а главное — особенным человеком.
Разумеется, как
добрый человек, он больше
любил, чем не
любил людей, а потому и народ.