Неточные совпадения
«Как тут закипает! — думал он, трогая себя за грудь. — О! быть буре, и дай
Бог бурю! Сегодня решительный день, сегодня тайна должна выйти наружу, и я узнаю…
любит ли она или нет? Если да, жизнь моя… наша должна измениться, я не еду… или, нет, мы едем туда, к бабушке, в уголок, оба…»
— Не
люблю, не
люблю, когда ты так дерзко говоришь! — гневно возразила бабушка. — Ты во что сам вышел, сударь: ни
Богу свеча, ни черту кочерга! А Нил Андреич все-таки почтенный человек, что ни говори: узнает, что ты так небрежно имением распоряжаешься — осудит! И меня осудит, если я соглашусь взять: ты сирота…
— Да, это правда: надо крепкие замки приделать, — заметил Леонтий. — Да и ты хороша: вот, — говорил он, обращаясь к Райскому, —
любит меня, как дай
Бог, чтоб всякого так
любила жена…
— Нет, не всё: когда ждешь скромно, сомневаешься, не забываешься, оно и упадет. Пуще всего не задирай головы и не подымай носа, побаивайся: ну, и дастся. Судьба
любит осторожность, оттого и говорят: «Береженого
Бог бережет». И тут не пересаливай: кто слишком трусливо пятится, она тоже не
любит и подстережет. Кто воды боится, весь век бегает реки, в лодку не сядет, судьба подкараулит: когда-нибудь да сядет, тут и бултыхнется в воду.
— Боже тебя сохрани! Бегать, пользоваться воздухом — здорово. Ты весела, как птичка, и дай
Бог тебе остаться такой всегда,
люби детей, пой, играй…
— Не мешайте, не мешайте, матушка! Слава
Богу, что вы сказали про меня: я
люблю, когда обо мне правду говорят! — вмешался Нил Андреич.
— Вера — молчи, ни слова больше! Если ты мне скажешь теперь, что ты
любишь меня, что я твой идол, твой
бог, что ты умираешь, сходишь с ума по мне — я всему поверю, всему — и тогда…
— Слава
Богу! благодарю вас, что вы мне это передали! Теперь послушайте, что я вам скажу, и исполните слепо. Подите к ней и разрушьте в ней всякие догадки о любви, об экстазе, всё, всё. Вам это не трудно сделать — и вы сделаете, если
любите меня.
— Если хотите, расстанемтесь, вот теперь же… — уныло говорил он. — Я знаю, что будет со мной: я попрошусь куда-нибудь в другое место, уеду в Петербург, на край света, если мне скажут это — не Татьяна Марковна, не маменька моя — они, пожалуй, наскажут, но я их не послушаю, — а если скажете вы. Я сейчас же с этого места уйду и никогда не ворочусь сюда! Я знаю, что уж
любить больше в жизни никогда не буду… ей-богу, не буду… Марфа Васильевна!
— И я почти не знал, что
люблю вас… Все соловей наделал: он открыл наш секрет. Мы так и скажем на него, Марфа Васильевна… И я бы днем ни за какие сокровища не сказал вам… ей-богу, — не сказал бы…
— Бабушка! — сказала она с торопливым трепетом, — ради
Бога, если
любите меня, как я вас
люблю… то обратите все попечения на Марфеньку. Обо мне не заботьтесь…
— Да, конечно. Она даже ревнует меня к моим грекам и римлянам. Она их терпеть не может, а живых людей
любит! — добродушно смеясь, заключил Козлов. — Эти женщины, право, одни и те же во все времена, — продолжал он. — Вон у римских матрон, даже у жен кесарей, консулов патрициев — всегда хвост целый… Мне —
Бог с ней: мне не до нее, это домашнее дело! У меня есть занятие. Заботлива, верна — и я иногда, признаюсь, — шепотом прибавил он, — изменяю ей, забываю, есть ли она в доме, нет ли…
«Веруй в
Бога, знай, что дважды два четыре, и будь честный человек, говорит где-то Вольтер, — писал он, — а я скажу —
люби женщина кого хочешь,
люби по-земному, но не по-кошачьи только и не по расчету, и не обманывай любовью!
— Это
Бог тебя
любит, дитя мое, — говорила она, лаская ее, — за то, что ты сама всех
любишь, и всем, кто поглядит на тебя, становится тепло и хорошо на свете!..
— Нельзя! — подтвердила Татьяна Марковна, тряся головой. — Зачем его трогать?
Бог знает, что между ними случится… Нельзя! У тебя есть близкий человек, он знает все, он
любит тебя, как сестру: Борюшка…
Неточные совпадения
— Анна, ради
Бога не говори так, — сказал он кротко. — Может быть, я ошибаюсь, но поверь, что то, что я говорю, я говорю столько же за себя, как и за тебя. Я муж твой и
люблю тебя.
— Передайте вашей жене, что я
люблю ее как прежде, и что если она не может простить мне мое положение, то я желаю ей никогда не прощать меня. Чтобы простить, надо пережить то, что я пережила, а от этого избави ее
Бог.
— Это ужасно! — сказал Степан Аркадьич, тяжело вздохнув. — Я бы одно сделал, Алексей Александрович. Умоляю тебя, сделай это! — сказал он. — Дело еще не начато, как я понял. Прежде чем ты начнешь дело, повидайся с моею женой, поговори с ней. Она
любит Анну как сестру,
любит тебя, и она удивительная женщина. Ради
Бога поговори с ней! Сделай мне эту дружбу, я умоляю тебя!
«Боже мой, как светло! Это страшно, но я
люблю видеть его лицо и
люблю этот фантастический свет… Муж! ах, да… Ну, и слава
Богу, что с ним всё кончено».
— Вы сходите, сударь, повинитесь еще. Авось
Бог даст. Очень мучаются, и смотреть жалости, да и всё в доме навынтараты пошло. Детей, сударь, пожалеть надо. Повинитесь, сударь. Что делать!
Люби кататься…