— Я была где-то на берегу, — продолжала Вера, — у моря, передо мной какой-то мост,
в море. Я побежала по мосту — добежала до половины; смотрю, другой половины нет, ее унесла буря…
Неточные совпадения
— Нет, не отжил еще Олимп! — сказал он. — Вы, кузина, просто олимпийская богиня — вот и конец объяснению, — прибавил как будто с отчаянием, что не удается ему всколебать это
море. — Пойдемте
в гостиную!
— А ну-ка, перескажи все горы
в Европе! — или: — все порты Средиземного
моря.
Нервы поют ему какие-то гимны,
в нем плещется жизнь, как
море, и мысли, чувства, как волны, переливаются, сталкиваются и несутся куда-то, бросают кругом брызги, пену.
Стало быть, и она видела
в этой зелени,
в течении реки,
в синем небе то же, что Васюков видит, когда играет на скрипке… Какие-то горы,
моря, облака… «И я вижу их!..»
Тит Никоныч любил беседовать с нею о том, что делается
в свете, кто с кем воюет, за что; знал, отчего у нас хлеб дешев и что бы было, если б его можно было возить отвсюду за границу. Знал он еще наизусть все старинные дворянские домы, всех полководцев, министров, их биографии; рассказывал, как одно
море лежит выше другого; первый уведомит, что выдумали англичане или французы, и решит, полезно ли это или нет.
Он-то и посвятил Райского, насколько поддалась его живая, вечно, как
море, волнующаяся натура,
в тайны разумения древнего мира, но задержать его надолго, навсегда, как сам задержался на древней жизни, не мог.
А не кто другой, как Марк Волохов, этот пария, циник, ведущий бродячую, цыганскую жизнь, занимающий деньги, стреляющий
в живых людей, объявивший, как Карл
Мор, по словам Райского, войну обществу, живущий под присмотром полиции, словом, отверженец, «Варавва»!
Мы взроем вам землю, украсим ее, спустимся
в ее бездны, переплывем
моря, пересчитаем звезды, — а вы, рождая нас, берегите, как провидение, наше детство и юность, воспитывайте нас честными, учите труду, человечности, добру и той любви, какую Творец вложил
в ваши сердца, — и мы твердо вынесем битвы жизни и пойдем за вами вслед туда, где все совершенно, где — вечная красота!
Эти три фигуры являлись ему, и как артисту, всюду. Плеснет седой вал на
море, мелькнет снежная вершина горы
в Альпах — ему видится
в них седая голова бабушки. Она выглядывала из портретов старух Веласкеза, Жерар-Дова, — как Вера из фигур Мурильо, Марфенька из головок Грёза, иногда Рафаэля…
И когда турки, обрадовавшись, что достали себе такого слугу, стали пировать и, позабыв закон свой, все перепились, он принес все шестьдесят четыре ключа и роздал невольникам, чтобы отмыкали себя, бросали бы цепи и кандалы
в море, а брали бы наместо того сабли да рубили турков.
Неточные совпадения
Постоем совсем
заморил, хоть
в петлю полезай.
Аммирал-вдовец по
морям ходил, // По
морям ходил, корабли водил, // Под Ачаковом бился с туркою, // Наносил ему поражение, // И дала ему государыня // Восемь тысяч душ
в награждение.
Какою рыбой сглонуты // Ключи те заповедные, //
В каких
морях та рыбина // Гуляет — Бог забыл!..»
Константинополь, бывшая Византия, а ныне губернский город Екатериноград, стоит при излиянии Черного
моря в древнюю Пропонтиду и под сень Российской Державы приобретен
в 17… году, с распространением на оный единства касс (единство сие
в том состоит, что византийские деньги
в столичном городе Санкт-Петербурге употребление себе находить должны).
Едва увидел он массу воды, как
в голове его уже утвердилась мысль, что у него будет свое собственное
море.