Неточные совпадения
Он рисует
глаза кое-как, но заботится лишь о том, чтобы
в них повторились учительские точки, чтоб они смотрели точно живые. А не удастся, он
бросит все, уныло облокотится на стол, склонит на локоть голову и оседлает своего любимого коня, фантазию, или конь оседлает его, и мчится он
в пространстве, среди своих миров и образов.
Щека ее была у его щеки, и ему надо было удерживать дыхание, чтобы не дышать на нее. Он устал от этого напряженного положения, и даже его немного
бросило в пот. Он не спускал
глаз с нее.
Она
бросила беглый взгляд на лицо, на костюм Райского, и потом лукаво и смело глядела ему прямо
в глаза.
А у Веры именно такие
глаза: она
бросит всего один взгляд на толпу,
в церкви, на улице, и сейчас увидит, кого ей нужно, также одним взглядом и на Волге она заметит и судно, и лодку
в другом месте, и пасущихся лошадей на острове, и бурлаков на барке, и чайку, и дымок из трубы
в дальней деревушке. И ум, кажется, у ней был такой же быстрый, ничего не пропускающий, как
глаза.
«Нет! — говорил он, стараясь не глядеть на ее профиль и жмурясь от ее искристых, широко открытых
глаз, — момент настал,
брошу камень
в эту холодную, бессердечную статую…»
Она вздрогнула, потом вдруг вынула из кармана ключ, которым заперла дверь, и
бросила ему
в ноги. После этого руки у ней упали неподвижно, она взглянула на Райского мутно, сильно оттолкнула его, повела
глазами вокруг себя, схватила себя обеими руками за голову — и испустила крик, так что Райский испугался и не рад был, что вздумал будить женское заснувшее чувство.
Не только Райский, но и сама бабушка вышла из своей пассивной роли и стала исподтишка пристально следить за Верой. Она задумывалась не на шутку,
бросила почти хозяйство, забывала всякие ключи на столах, не толковала с Савельем, не сводила счетов и не выезжала
в поле. Пашутка не спускала с нее, по обыкновению,
глаз, а на вопрос Василисы, что делает барыня, отвечала: «Шепчет».
— Нет, ты знаешь ее, — прибавил он, — ты мне намекал на француза, да я не понял тогда… мне
в голову не приходило… — Он замолчал. — А если он
бросит ее? — почти с радостью вдруг сказал он немного погодя, и
в глазах у него на минуту мелькнул какой-то луч. — Может быть, она вспомнит… может быть…
В глазах был испуг и тревога. Она несколько раз трогала лоб рукой и села было к столу, но
в ту же минуту встала опять, быстро сдернула с плеч платок и
бросила в угол за занавес, на постель, еще быстрее отворила шкаф, затворила опять, ища чего-то
глазами по стульям, на диване — и, не найдя, что ей нужно, села на стул, по-видимому,
в изнеможении.
Она положила перо, склонила опять голову
в ладони, закрыла
глаза, собираясь с мыслями. Но мысли не вязались, путались, мешала тоска, биение сердца. Она прикладывала руку к груди, как будто хотела унять боль, опять бралась за перо, за бумагу и через минуту
бросала.
— Брат, а ты, кажется, и не обратил внимания, как ты обидел Катерину Ивановну тем, что рассказал Грушеньке о том дне, а та сейчас ей
бросила в глаза, что вы сами «к кавалерам красу тайком продавать ходили!» Брат, что же больше этой обиды? — Алешу всего более мучила мысль, что брат точно рад унижению Катерины Ивановны, хотя, конечно, того быть не могло.
Неточные совпадения
«Что-нибудь еще
в этом роде», сказал он себе желчно, открывая вторую депешу. Телеграмма была от жены. Подпись ее синим карандашом, «Анна», первая бросилась ему
в глаза. «Умираю, прошу, умоляю приехать. Умру с прощением спокойнее», прочел он. Он презрительно улыбнулся и
бросил телеграмму. Что это был обман и хитрость,
в этом, как ему казалось
в первую минуту, не могло быть никакого сомнения.
Я взял со стола, как теперь помню, червонного туза и
бросил кверху: дыхание у всех остановилось; все
глаза, выражая страх и какое-то неопределенное любопытство, бегали от пистолета к роковому тузу, который, трепеща на воздухе, опускался медленно;
в ту минуту, как он коснулся стола, Вулич спустил курок… осечка!
Бросив лопату, он сел к низкому хворостяному забору и посадил девочку на колени. Страшно усталая, она пыталась еще прибавить кое-какие подробности, но жара, волнение и слабость клонили ее
в сон.
Глаза ее слипались, голова опустилась на твердое отцовское плечо, мгновение — и она унеслась бы
в страну сновидений, как вдруг, обеспокоенная внезапным сомнением, Ассоль села прямо, с закрытыми
глазами и, упираясь кулачками
в жилет Лонгрена, громко сказала:
Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы
бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени.
В первое мгновение она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же,
в тот же миг она все поняла.
В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее, и что настала же, наконец, эта минута…
И выхватив у Сони бумажку, Катерина Ивановна скомкала ее
в руках и
бросила наотмашь прямо
в лицо Лужина. Катышек попал
в глаз и отскочил на пол. Амалия Ивановна бросилась поднимать деньги. Петр Петрович рассердился.