Неточные совпадения
— О чем я говорил сейчас? — вдруг спросил его учитель, заметив, что он рассеянно
бродит глазами
по всей комнате.
Васюкова нет, явился кто-то другой. Зрачки у него расширяются, глаза не мигают больше, а все делаются прозрачнее, светлее, глубже и смотрят гордо, умно, грудь дышит медленно и тяжело.
По лицу
бродит нега, счастье, кожа становится нежнее, глаза синеют и льют лучи: он стал прекрасен.
Он медленно ушел домой и две недели ходил убитый, молчаливый, не заглядывал в студию, не видался с приятелями и
бродил по уединенным улицам. Горе укладывалось, слезы иссякли, острая боль затихла, и в голове только оставалась вибрация воздуха от свеч, тихое пение, расплывшееся от слез лицо тетки и безмолвный, судорожный плач подруги…»
Райский с раннего утра сидит за портретом Софьи, и не первое утро сидит он так. Он измучен этой работой. Посмотрит на портрет и вдруг с досадой набросит на него занавеску и пойдет шагать
по комнате, остановится у окна, посвистит, побарабанит пальцами
по стеклам, иногда уйдет со двора и
бродит угрюмый, недовольный.
Вот что-то похожее:
бродит, не примиряется с судьбой, ничего не делает (я хоть рисую и хочу писать роман),
по лицу видно, что ничем и никем не доволен…
— Что тебе, леший, не спится? — сказала она и, согнув одно бедро, скользнула проворно мимо его, —
бродит по ночам! Ты бы хоть лошадям гривы заплетал, благо нет домового! Срамит меня только перед господами! — ворчала она, несясь, как сильф, мимо его, с тарелками, блюдами, салфетками и хлебами в обеих руках, выше головы, но так, что ни одна тарелка не звенела, ни ложка, ни стакан не шевелились у ней.
Уж не
бродит ли у ней в голове: „Не хорошо, глупо не совладеть с впечатлением, отдаться ему, разинуть рот и уставить глаза!“ Нет, быть не может, это было бы слишком тонко, изысканно для нее: не по-деревенски!
— Да вот тут
бродил в обрыве и потерял дорогу в кустах. Иду
по горе. А ты как это решилась
по такой крутизне? С кем ты? Чьи это лошади? Нельзя ли меня довезти?
Она
бродила дня четыре
по роще, ждала в беседке, но ничего не дождалась. Марк туда не приходил.
Падало царство Татьяны Марковны, пустел дом, похищено ее заветное, дорогое сокровище, ее гордость, ее жемчужина! Она одна
бродила будто
по развалинам. Опустела и душа у ней! Дух мира, гордости, благоденствия покинул счастливый уголок.
Прочие люди все прятались
по углам и глядели из щелей, как барыня, точно помешанная,
бродила по полю и
по лесу. Даже Марина и та ошалела и ходила, как одичалая.
— Что ты говоришь, Вера? — вдруг, в ужасе бледнея, остановила ее Татьяна Марковна и опять стала похожа на дикую старуху, которая
бродила по лесу и
по оврагам.
«Я каждый день
бродил внизу обрыва, ожидая тебя
по первому письму. Сию минуту случайно узнал, что в доме нездорово, тебя нигде не видать. Вера, приди или, если больна, напиши скорее два слова. Я способен прийти в старый дом…»
Неточные совпадения
— Мы рады и таким! //
Бродили долго
по́ саду: // «Затей-то! горы, пропасти! // И пруд опять… Чай, лебеди // Гуляли
по пруду?.. // Беседка… стойте! с надписью!..» // Демьян, крестьянин грамотный, // Читает
по складам. // «Эй, врешь!» Хохочут странники… // Опять — и то же самое // Читает им Демьян. // (Насилу догадалися, // Что надпись переправлена: // Затерты две-три литеры. // Из слова благородного // Такая вышла дрянь!)
Брожу по рощам,
по лугу, // Любуюсь каждым цветиком.
С ребятами, с дево́чками // Сдружился,
бродит по лесу… // Недаром он
бродил! // «Коли платить не можете, // Работайте!» — А в чем твоя // Работа? — «Окопать // Канавками желательно // Болото…» Окопали мы… // «Теперь рубите лес…» // — Ну, хорошо! — Рубили мы, // А немчура показывал, // Где надобно рубить. // Глядим: выходит просека! // Как просеку прочистили, // К болоту поперечины // Велел
по ней возить. // Ну, словом: спохватились мы, // Как уж дорогу сделали, // Что немец нас поймал!
И, сказав это, вывел Домашку к толпе. Увидели глуповцы разбитную стрельчиху и животами охнули. Стояла она перед ними, та же немытая, нечесаная, как прежде была; стояла, и хмельная улыбка
бродила по лицу ее. И стала им эта Домашка так люба, так люба, что и сказать невозможно.
В какой-то дикой задумчивости
бродил он
по улицам, заложив руки за спину и бормоча под нос невнятные слова. На пути встречались ему обыватели, одетые в самые разнообразные лохмотья, и кланялись в пояс. Перед некоторыми он останавливался, вперял непонятливый взор в лохмотья и произносил: