Неточные совпадения
Иногда взгляд его помрачался выражением будто усталости или скуки; но ни усталость, ни скука не могли ни на минуту согнать с лица мягкость, которая была господствующим и основным выражением, не лица только, а всей души; а душа так открыто и ясно светилась в
глазах, в улыбке, в каждом движении головы,
руки.
Еще более призадумался Обломов, когда замелькали у него в
глазах пакеты с надписью нужное и весьма нужное, когда его заставляли делать разные справки, выписки, рыться в делах, писать тетради в два пальца толщиной, которые, точно на смех, называли записками; притом всё требовали скоро, все куда-то торопились, ни на чем не останавливались: не успеют спустить с
рук одно дело, как уж опять с яростью хватаются за другое, как будто в нем вся сила и есть, и, кончив, забудут его и кидаются на третье — и конца этому никогда нет!
Пуще всего он бегал тех бледных, печальных дев, большею частию с черными
глазами, в которых светятся «мучительные дни и неправедные ночи», дев с не ведомыми никому скорбями и радостями, у которых всегда есть что-то вверить, сказать, и когда надо сказать, они вздрагивают, заливаются внезапными слезами, потом вдруг обовьют шею друга
руками, долго смотрят в
глаза, потом на небо, говорят, что жизнь их обречена проклятию, и иногда падают в обморок.
Случается и то, что он исполнится презрения к людскому пороку, ко лжи, к клевете, к разлитому в мире злу и разгорится желанием указать человеку на его язвы, и вдруг загораются в нем мысли, ходят и гуляют в голове, как волны в море, потом вырастают в намерения, зажгут всю кровь в нем, задвигаются мускулы его, напрягутся жилы, намерения преображаются в стремления: он, движимый нравственною силою, в одну минуту быстро изменит две-три позы, с блистающими
глазами привстанет до половины на постели, протянет
руку и вдохновенно озирается кругом…
— Дайте
руку, — сказал доктор, взял пульс и закрыл на минуту
глаза. — А кашель есть? — спросил он.
Доктор ушел, оставив Обломова в самом жалком положении. Он закрыл
глаза, положил обе
руки на голову, сжался на стуле в комок и так сидел, никуда не глядя, ничего не чувствуя.
— С
глаз долой! — повелительно сказал Обломов, указывая
рукой на дверь. — Я тебя видеть не могу. А! «другие»! Хорошо!
По указанию календаря наступит в марте весна, побегут грязные ручьи с холмов, оттает земля и задымится теплым паром; скинет крестьянин полушубок, выйдет в одной рубашке на воздух и, прикрыв
глаза рукой, долго любуется солнцем, с удовольствием пожимая плечами; потом он потянет опрокинутую вверх дном телегу то за одну, то за другую оглоблю или осмотрит и ударит ногой праздно лежащую под навесом соху, готовясь к обычным трудам.
Мать осыпала его страстными поцелуями, потом осмотрела его жадными, заботливыми
глазами, не мутны ли глазки, спросила, не болит ли что-нибудь, расспросила няньку, покойно ли он спал, не просыпался ли ночью, не метался ли во сне, не было ли у него жару? Потом взяла его за
руку и подвела его к образу.
— В погреб, батюшка, — говорила она, останавливаясь, и, прикрыв
глаза рукой, глядела на окно, — молока к столу достать.
Да и в самом Верхлёве стоит, хотя большую часть года пустой, запертой дом, но туда частенько забирается шаловливый мальчик, и там видит он длинные залы и галереи, темные портреты на стенах, не с грубой свежестью, не с жесткими большими
руками, — видит томные голубые
глаза, волосы под пудрой, белые, изнеженные лица, полные груди, нежные с синими жилками
руки в трепещущих манжетах, гордо положенные на эфес шпаги; видит ряд благородно-бесполезно в неге протекших поколений, в парче, бархате и кружевах.
Чтоб сложиться такому характеру, может быть, нужны были и такие смешанные элементы, из каких сложился Штольц. Деятели издавна отливались у нас в пять, шесть стереотипных форм, лениво, вполглаза глядя вокруг, прикладывали
руку к общественной машине и с дремотой двигали ее по обычной колее, ставя ногу в оставленный предшественником след. Но вот
глаза очнулись от дремоты, послышались бойкие, широкие шаги, живые голоса… Сколько Штольцев должно явиться под русскими именами!
Штольц, однако ж, говорил с ней охотнее и чаще, нежели с другими женщинами, потому что она, хотя бессознательно, но шла простым природным путем жизни и по счастливой натуре, по здравому, не перехитренному воспитанию не уклонялась от естественного проявления мысли, чувства, воли, даже до малейшего, едва заметного движения
глаз, губ,
руки.
Ольга в строгом смысле не была красавица, то есть не было ни белизны в ней, ни яркого колорита щек и губ, и
глаза не горели лучами внутреннего огня; ни кораллов на губах, ни жемчугу во рту не было, ни миньятюрных
рук, как у пятилетнего ребенка, с пальцами в виде винограда.
Он с ужасом побежал бы от женщины, если она вдруг прожжет его
глазами или сама застонет, упадет к нему на плечо с закрытыми
глазами, потом очнется и обовьет
руками шею до удушья… Это фейерверк, взрыв бочонка с порохом; а потом что? Оглушение, ослепление и опаленные волосы!
Таким образом опять все заглохло бы в комнатах Обломова, если б не Анисья: она уже причислила себя к дому Обломова, бессознательно разделила неразрываемую связь своего мужа с жизнью, домом и особой Ильи Ильича, и ее женский
глаз и заботливая
рука бодрствовали в запущенных покоях.
Она была живая, проворная баба, лет сорока семи, с заботливой улыбкой, с бегавшими живо во все стороны
глазами, крепкой шеей и грудью и красными, цепкими, никогда не устающими
руками.
Она повела
глазами вокруг, по деревьям, по траве, потом остановила их на нем, улыбнулась и подала ему
руку.
Она сжимала ему
руку и по временам близко взглядывала в
глаза и долго молчала. Потом начала плакать, сначала тихонько, потом навзрыд. Он растерялся.
Она все с той же улыбкой глядела на него, оставляя обе
руки, и провожала его до дверей
глазами.
Ей было лет тридцать. Она была очень бела и полна в лице, так что румянец, кажется, не мог пробиться сквозь щеки. Бровей у нее почти совсем не было, а были на их местах две немного будто припухлые, лоснящиеся полосы, с редкими светлыми волосами.
Глаза серовато-простодушные, как и все выражение лица;
руки белые, но жесткие, с выступившими наружу крупными узлами синих жил.
Он молча поцеловал у ней
руку и простился с ней до воскресенья. Она уныло проводила его
глазами, потом села за фортепьяно и вся погрузилась в звуки. Сердце у ней о чем-то плакало, плакали и звуки. Хотела петь — не поется!
Иван Матвеевич взял письмо и привычными
глазами бегал по строкам, а письмо слегка дрожало в его пальцах. Прочитав, он положил письмо на стол, а
руки спрятал за спину.
Он вдруг явился перед ней, так что она вздрогнула; потом ласково, с улыбкой, протянула ему
руку, но
глаза еще как будто дочитывали книгу: она смотрела рассеянно.
Он мучительно провел
глазами по потолку, хотел сойти с места, бежать — ноги не повиновались. Хотел сказать что-то: во рту было сухо, язык не ворочался, голос не выходил из груди. Он протянул ей
руку.
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные
руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им
глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными
руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми
руками и с голыми локтями.
— Понадобилось, так явились и мысли и язык, хоть напечатать в романе где-нибудь. А нет нужды, так и не умею, и
глаза не видят, и в
руках слабость! Ты свое уменье затерял еще в детстве, в Обломовке, среди теток, нянек и дядек. Началось с неуменья надевать чулки и кончилось неуменьем жить.
Она бросила на него робкий, но жадный, вопросительный взгляд. Он сложил
руки крестом и смотрит на нее такими кроткими, открытыми
глазами, наслаждается ее смущением.
Он тихонько отнял ее
руки от лица, поцеловал в голову и долго любовался ее смущением, с наслаждением глядел на выступившие у ней и поглощенные опять
глазами слезы.
Любитель комфорта, может быть, пожал бы плечами, взглянув на всю наружную разнорядицу мебели, ветхих картин, статуй с отломанными
руками и ногами, иногда плохих, но дорогих по воспоминанию гравюр, мелочей. Разве
глаза знатока загорелись бы не раз огнем жадности при взгляде на ту или другую картину, на какую-нибудь пожелтевшую от времени книгу, на старый фарфор или камни и монеты.
Ольга засмеялась, проворно оставила свое шитье, подбежала к Андрею, обвила его шею
руками, несколько минут поглядела лучистыми
глазами прямо ему в
глаза, потом задумалась, положив голову на плечо мужа. В ее воспоминании воскресло кроткое, задумчивое лицо Обломова, его нежный взгляд, покорность, потом его жалкая, стыдливая улыбка, которою он при разлуке ответил на ее упрек… и ей стало так больно, так жаль его…
Кухня была истинным палладиумом деятельности великой хозяйки и ее достойной помощницы, Анисьи. Все было в доме и все под
рукой, на своем месте, во всем порядок и чистота, можно бы сказать, если б не оставался один угол в целом доме, куда никогда не проникал ни луч света, ни струя свежего воздуха, ни
глаз хозяйки, ни проворная, всесметающая
рука Анисьи. Это угол или гнездо Захара.
— Бог труды любит! — отвечала она, не отводя
глаз и
рук от работы.
Живи он с одним Захаром, он мог бы телеграфировать
рукой до утра и, наконец, умереть, о чем узнали бы на другой день, но
глаз хозяйки светил над ним, как око провидения: ей не нужно было ума, а только догадка сердца, что Илья Ильич что-то не в себе.
Захар вдруг замолчал, потом, прикрыв
глаза рукой от солнца, пристально поглядел на Штольца.