Неточные совпадения
С полчаса он все лежал, мучась этим намерением, но потом рассудил, что успеет еще сделать это и после
чаю, а
чай можно
пить, по обыкновению, в постели, тем более что ничто не мешает думать и лежа.
Так и сделал. После
чаю он уже приподнялся с своего ложа и чуть
было не встал; поглядывая на туфли, он даже начал спускать к ним одну ногу с постели, но тотчас же опять подобрал ее.
— Приезжайте вечером
чай пить, из балета: расскажете, как там что
было, — приглашал Обломов.
Может
быть, Илюша уж давно замечает и понимает, что говорят и делают при нем: как батюшка его, в плисовых панталонах, в коричневой суконной ваточной куртке, день-деньской только и знает, что ходит из угла в угол, заложив руки назад, нюхает табак и сморкается, а матушка переходит от кофе к
чаю, от
чая к обеду; что родитель и не вздумает никогда поверить, сколько копен скошено или сжато, и взыскать за упущение, а подай-ко ему не скоро носовой платок, он накричит о беспорядках и поставит вверх дном весь дом.
И письмо с очками
было спрятано под замок. Все занялись
чаем. Оно бы пролежало там годы, если б не
было слишком необыкновенным явлением и не взволновало умы обломовцев. За
чаем и на другой день у всех только и разговора
было что о письме.
— Как же не беда? — продолжал Обломов. — Мужики
были так себе, ничего не слышно, ни хорошего, ни дурного, делают свое дело, ни за чем не тянутся; а теперь развратятся! Пойдут
чаи, кофеи, бархатные штаны, гармоники, смазные сапоги… не
будет проку!
Но человек подал ему чашку
чаю и поднос с кренделями. Он хотел подавить в себе смущение,
быть развязным и в этой развязности захватил такую кучу сухарей, бисквитов, кренделей, что сидевшая с ним рядом девочка засмеялась. Другие поглядывали на кучу с любопытством.
—
Пой,
пой эту песню! — возразил Тарантьев. —
Чай, пропил, да и спрашиваешь…
— Барское дело, — заметила сметливая Анисья, — ты поди к Артемью, графскому кучеру,
напой его
чаем: он все
поит тебя, а я побегу на рынок.
Остальной день подбавил сумасшествия. Ольга
была весела,
пела, и потом еще
пели в опере, потом он
пил у них
чай, и за
чаем шел такой задушевный, искренний разговор между ним, теткой, бароном и Ольгой, что Обломов чувствовал себя совершенно членом этого маленького семейства. Полно жить одиноко:
есть у него теперь угол; он крепко намотал свою жизнь;
есть у него свет и тепло — как хорошо жить с этим!
Когда он с Тарантьевым отправлялся на тоню, в пальто у него всегда спрятана
была бутылка высокого сорта мадеры, а когда
пили они «в заведении»
чай, он приносил свой ром.
Но ему не
было скучно, если утро проходило и он не видал ее; после обеда, вместо того чтоб остаться с ней, он часто уходил соснуть часа на два; но он знал, что лишь только он проснется,
чай ему готов, и даже в ту самую минуту, как проснется.
— Уж и дело! Труслив ты стал, кум! Затертый не первый раз запускает лапу в помещичьи деньги, умеет концы прятать. Расписки, что ли, он дает мужикам:
чай, с глазу на глаз берет. Погорячится немец, покричит, и
будет с него. А то еще дело!
— Ой ли?
Выпьем, кум, — сказал Иван Матвеевич, наливая в рюмку, — жалко разбавлять
чаем добро. Ты понюхай: три целковых. Не заказать ли селянку?
У них много: они сейчас дадут, как узнают, что это для Ильи Ильича. Если б это
было ей на кофе, на
чай, детям на платье, на башмаки или на другие подобные прихоти, она бы и не заикнулась, а то на крайнюю нужду, до зарезу: спаржи Илье Ильичу купить, рябчиков на жаркое, он любит французский горошек…
В роще
чай бы стали
пить, в ильинскую пятницу на Пороховые бы Заводы пошли, за нами бы телега с припасами да с самоваром ехала.
Первенствующую роль в доме играла супруга братца, Ирина Пантелеевна, то
есть она предоставляла себе право вставать поздно,
пить три раза кофе, переменять три раза платье в день и наблюдать только одно по хозяйству, чтоб ее юбки
были накрахмалены как можно крепче. Более она ни во что не входила, и Агафья Матвеевна по-прежнему
была живым маятником в доме: она смотрела за кухней и столом,
поила весь дом
чаем и кофе, обшивала всех, смотрела за бельем, за детьми, за Акулиной и за дворником.
С полгода по смерти Обломова жила она с Анисьей и Захаром в дому, убиваясь горем. Она проторила тропинку к могиле мужа и выплакала все глаза, почти ничего не
ела, не
пила, питалась только
чаем и часто по ночам не смыкала глаз и истомилась совсем. Она никогда никому не жаловалась и, кажется, чем более отодвигалась от минуты разлуки, тем больше уходила в себя, в свою печаль, и замыкалась от всех, даже от Анисьи. Никто не знал, каково у ней на душе.
Она
была чужда всего окружающего: рассердится ли братец за напрасно истраченный или невыторгованный рубль, за подгорелое жаркое, за несвежую рыбу, надуется ли невестка за мягко накрахмаленные юбки, за некрепкий и холодный
чай, нагрубит ли толстая кухарка, Агафья Матвеевна не замечает ничего, как будто не о ней речь, не слышит даже язвительного шепота: «Барыня, помещица!»
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на
чай и сахар. Если ж и
были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь: дело идет о жизни человека… (К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку
выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на
чай.
Он больше виноват: говядину мне подает такую твердую, как бревно; а суп — он черт знает чего плеснул туда, я должен
был выбросить его за окно. Он меня морил голодом по целым дням…
Чай такой странный: воняет рыбой, а не
чаем. За что ж я… Вот новость!
— Коли всем миром велено: // «Бей!» — стало,
есть за что! — // Прикрикнул Влас на странников. — // Не ветрогоны тисковцы, // Давно ли там десятого // Пороли?.. Не до шуток им. // Гнусь-человек! — Не бить его, // Так уж кого и бить? // Не нам одним наказано: // От Тискова по Волге-то // Тут деревень четырнадцать, — //
Чай, через все четырнадцать // Прогнали, как сквозь строй! —
Теперь, как виноватая, // Стою перед соседями: // Простите! я
была // Спесива, непоклончива, // Не
чаяла я, глупая, // Остаться сиротой…