Неточные совпадения
Никогда
не поймаешь на лице его следа заботы, мечты, что бы показывало, что он в эту минуту беседует сам с собою, или никогда тоже
не увидишь, чтоб он устремил пытливый взгляд на
какой-нибудь внешний предмет, который бы хотел усвоить своему ведению.
Другие гости заходили нечасто, на минуту, как первые три гостя; с ними со всеми все более и более порывались живые связи. Обломов иногда интересовался
какой-нибудь новостью, пятиминутным разговором, потом, удовлетворенный этим, молчал. Им надо было платить взаимностью, принимать участие в том, что их интересовало. Они купались в людской толпе; всякий понимал жизнь по-своему, как
не хотел понимать ее Обломов, а они путали в нее и его: все это
не нравилось ему, отталкивало его, было ему
не по душе.
— И ему напиши, попроси хорошенько: «Сделаете, дескать, мне этим кровное одолжение и обяжете как христианин, как приятель и как сосед». Да приложи к письму
какой-нибудь петербургский гостинец… сигар, что ли. Вот ты как поступи, а то ничего
не смыслишь. Пропащий человек! У меня наплясался бы староста: я бы ему дал! Когда туда почта?
Редко судьба сталкивала его с женщиною в обществе до такой степени, чтоб он мог вспыхнуть на несколько дней и почесть себя влюбленным. От этого его любовные интриги
не разыгрывались в романы: они останавливались в самом начале и своею невинностью, простотой и чистотой
не уступали повестям любви
какой-нибудь пансионерки на возрасте.
Сразу он никогда
не подымает с пола платка или другой
какой-нибудь вещи, а нагнется всегда раза три, как будто ловит ее, и уж разве в четвертый поднимет, и то еще иногда уронит опять.
Не удалось бы им там видеть какого-нибудь вечера в швейцарском или шотландском вкусе, когда вся природа — и лес, и вода, и стены хижин, и песчаные холмы — все горит точно багровым заревом; когда по этому багровому фону резко оттеняется едущая по песчаной извилистой дороге кавалькада мужчин, сопутствующих
какой-нибудь леди в прогулках к угрюмой развалине и поспешающих в крепкий замок, где их ожидает эпизод о войне двух роз, рассказанный дедом, дикая коза на ужин да пропетая молодою мисс под звуки лютни баллада — картины, которыми так богато населило наше воображение перо Вальтера Скотта.
А если кто от старости или от
какой-нибудь застарелой болезни и почил вечным сном, то там долго после того
не могли надивиться такому необыкновенному случаю.
—
Не замай!
Не замай! — закричали многие. — Почем знать, какой он; ишь
не бает ничего; может быть,
какой-нибудь такой…
Не замайте его, ребята!
Впрочем, такого разврата там почти
не случалось: это сделает разве сорванец
какой-нибудь, погибший в общем мнении человек; такого гостя и во двор
не пустят.
— Да, — скажет потом
какой-нибудь из гостей с глубоким вздохом, — вот муж-то Марьи Онисимовны, покойник Василий Фомич, какой был, Бог с ним, здоровый, а умер! И шестидесяти лет
не прожил, — жить бы этакому сто лет!
Если сон был страшный — все задумывались, боялись
не шутя; если пророческий — все непритворно радовались или печалились, смотря по тому, горестное или утешительное снилось во сне. Требовал ли сон соблюдения
какой-нибудь приметы, тотчас для этого принимались деятельные меры.
Других болезней почти и
не слыхать было в дому и деревне; разве кто-нибудь напорется на
какой-нибудь кол в темноте, или свернется с сеновала, или с крыши свалится доска да ударит по голове.
Любила она музыку, но пела чаще втихомолку, или Штольцу, или
какой-нибудь пансионной подруге; а пела она, по словам Штольца, как ни одна певица
не поет.
— Тут следует сказать
какой-нибудь комплимент, — отвечал Обломов. — Я
не умею, да если б и умел, так
не решился бы…
Злые языки воспользовались было этим и стали намекать на какую-то старинную дружбу, на поездку за границу вместе; но в отношениях ее к нему
не проглядывало ни тени
какой-нибудь затаившейся особенной симпатии, а это бы прорвалось наружу.
И он бился, ломал голову, изворачивался, чтобы
не упасть тяжело в глазах ее или чтоб помочь ей разъяснить
какой-нибудь узел,
не то так геройски рассечь его.
— Ну, если
не хотите сказать, дайте знак
какой-нибудь… ветку сирени…
И лицо ее принимало дельное и заботливое выражение; даже тупость пропадала, когда она заговаривала о знакомом ей предмете. На всякий же вопрос,
не касавшийся
какой-нибудь положительной известной ей цели, она отвечала усмешкой и молчанием.
— Да, — начал он говорить медленно, почти заикаясь, — видеться изредка; вчера опять заговорили у нас даже на хозяйской половине… а я
не хочу этого… Как только все дела устроятся, поверенный распорядится стройкой и привезет деньги… все это кончится в
какой-нибудь год… тогда нет более разлуки, мы скажем все тетке, и… и…
— Как вы развились, Ольга Сергевна, выросли, созрели, — сказал он вслух, — я вас
не узнаю! А всего год
какой-нибудь не видались. Что вы делали, что с вами было? Расскажите, расскажите!
И сам он как полно счастлив был, когда ум ее, с такой же заботливостью и с милой покорностью, торопился ловить в его взгляде, в каждом слове, и оба зорко смотрели: он на нее,
не осталось ли вопроса в ее глазах, она на него,
не осталось ли чего-нибудь недосказанного,
не забыл ли он и, пуще всего, Боже сохрани!
не пренебрег ли открыть ей
какой-нибудь туманный, для нее недоступный уголок, развить свою мысль?
— Сыру швейцарского велите фунт взять! — командовал он,
не зная о средствах Агафьи Матвеевны, — и больше ничего! Я извинюсь, скажу, что
не ждали… Да если б можно бульон
какой-нибудь.
Он
не чертил ей таблиц и чисел, но говорил обо всем, многое читал,
не обегая педантически и
какой-нибудь экономической теории, социальных или философских вопросов, он говорил с увлечением, с страстью: он как будто рисовал ей бесконечную, живую картину знания. После из памяти ее исчезали подробности, но никогда
не сглаживался в восприимчивом уме рисунок,
не пропадали краски и
не потухал огонь, которым он освещал творимый ей космос.
— Что ж? примем ее как новую стихию жизни… Да нет, этого
не бывает,
не может быть у нас! Это
не твоя грусть; это общий недуг человечества. На тебя брызнула одна капля… Все это страшно, когда человек отрывается от жизни… когда нет опоры. А у нас… Дай Бог, чтоб эта грусть твоя была то, что я думаю, а
не признак
какой-нибудь болезни… то хуже. Вот горе, перед которым я упаду без защиты, без силы… А то, ужели туман, грусть, какие-то сомнения, вопросы могут лишить нас нашего блага, нашей…
Неточные совпадения
Городничий. Что, Анна Андреевна? а? Думала ли ты что-нибудь об этом? Экой богатый приз, канальство! Ну, признайся откровенно: тебе и во сне
не виделось — просто из
какой-нибудь городничихи и вдруг; фу-ты, канальство! с каким дьяволом породнилась!
Осип. Да так. Бог с ними со всеми! Погуляли здесь два денька — ну и довольно. Что с ними долго связываться? Плюньте на них!
не ровен час,
какой-нибудь другой наедет… ей-богу, Иван Александрович! А лошади тут славные — так бы закатили!..
Городничий. И
не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и
не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь
не прилгнувши
не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает,
не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на
какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он
не в состоянии остановить постоянного внимания на
какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут
не то что
какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем обществе никогда
не услышишь.