Неточные совпадения
В службе у него нет особенного постоянного занятия, потому что никак не могли заметить сослуживцы и начальники, что он делает хуже, что лучше, так, чтоб
можно было определить, к чему он именно способен. Если дадут сделать и то и другое, он так сделает, что начальник всегда затрудняется, как отозваться о его труде; посмотрит, посмотрит, почитает, почитает, да и
скажет только: «Оставьте, я после посмотрю… да, оно почти так, как нужно».
— Вот тут что надо делать! —
сказал он решительно и чуть было не встал с постели, — и делать как
можно скорее, мешкать нечего… Во-первых…
— Как же
можно! —
сказал Обломов, хмурясь при этом новом требовании. — Мой фрак тебе не впору…
— Я думал, что другие, мол, не хуже нас, да переезжают, так и нам
можно… —
сказал Захар.
— Что вы не
скажете ничего, молчите? — спросила она. —
Можно подумать, что вам скучно.
Я
сказал вам, что люблю вас, вы ответили тем же — слышите ли, какой диссонанс звучит в этом? Не слышите? Так услышите позже, когда я уже буду в бездне. Посмотрите на меня, вдумайтесь в мое существование:
можно ли вам любить меня, любите ли вы меня? «Люблю, люблю, люблю!» —
сказали вы вчера. «Нет, нет, нет!» — твердо отвечаю я.
— Ах, —
сказал он. — Если б
можно было поменьше думать!
— Я не хочу ни чахнуть, ни умирать! Все не то, —
сказала она, —
можно нейти тем путем и любить еще сильнее…
— Какая тишина у вас здесь! —
сказал Обломов. — Если б не лаяла собака, так
можно бы подумать, что нет ни одной живой души.
— Как у вас хороши руки, — вдруг
сказал Обломов, —
можно хоть сейчас нарисовать.
— Как
можно говорить, чего нет? — договаривала Анисья, уходя. — А что Никита
сказал, так для дураков закон не писан. Мне самой и в голову-то не придет; день-деньской маешься, маешься — до того ли? Бог знает, что это! Вот образ-то на стене… — И вслед за этим говорящий нос исчез за дверь, но говор еще слышался с минуту за дверью.
—
Сказать, как? — лукаво дразнила она, когда они выехали на средину реки. — Теперь
можно: ты не уйдешь отсюда, а там убежал бы…
— Я лучше сам пойду. Как
можно ей сюда? —
сказал Обломов.
—
Можно, Иван Матвеевич: вот вам живое доказательство — я! Кто же я? Что я такое? Подите спросите у Захара, и он
скажет вам: «Барин!» Да, я барин и делать ничего не умею! Делайте вы, если знаете, и помогите, если можете, а за труд возьмите себе, что хотите, — на то и наука!
— Можно-с, ничего, —
сказал наконец Иван Матвеевич.
— Потроха уж теперь нехороши, —
сказала хозяйка Обломову, — вчера за две пары маленьких просили семь гривен, зато лососина свежая есть: ботвинью хоть каждый день
можно готовить.
— Ну, коли перепугается очень, ты
скажи, что
можно помириться, пожертвовать маленький капитал.
— Нет, нет, Боже сохрани! Все испортишь, кум:
скажет, что принудили, пожалуй, упомянет про побои, уголовное дело. Нет, это не годится! А вот что
можно; предварительно закусить с ним и выпить; он смородиновку-то любит. Как в голове зашумит, ты и мигни мне: я и войду с письмецом-то. Он и не посмотрит сумму, подпишет, как тогда контракт, а после поди, как у маклера будет засвидетельствовано, допрашивайся! Совестно будет этакому барину сознаваться, что подписал в нетрезвом виде; законное дело!
Сонечка не задумалась бы
сказать и про Обломова, что пошутила с ним, для развлечения, что он такой смешной, что
можно ли любить «такой мешок», что этому никто не поверит. Но такой образ поведения мог бы быть оправдан только мужем Сонечки и многими другими, но не Штольцем.
Но там удивились, денег ей не дали, а
сказали, что если у Ильи Ильича есть вещи какие-нибудь, золотые или, пожалуй, серебряные, даже мех, так
можно заложить и что есть такие благодетели, что третью часть просимой суммы дадут до тех пор, пока он опять получит из деревни.
— Языка
можно в колбасной взять! — вдруг, как будто по вдохновению,
сказала она, — тут близко.
— Сыру швейцарского велите фунт взять! — командовал он, не зная о средствах Агафьи Матвеевны, — и больше ничего! Я извинюсь,
скажу, что не ждали… Да если б
можно бульон какой-нибудь.
— Погляди на меня! —
сказал он и пристально смотрел ей в глаза. —
Можно подумать, что ты… несчастлива! Такие странные у тебя глаза сегодня, да и не сегодня только… Что с тобой, Ольга?
Кухня была истинным палладиумом деятельности великой хозяйки и ее достойной помощницы, Анисьи. Все было в доме и все под рукой, на своем месте, во всем порядок и чистота,
можно бы
сказать, если б не оставался один угол в целом доме, куда никогда не проникал ни луч света, ни струя свежего воздуха, ни глаз хозяйки, ни проворная, всесметающая рука Анисьи. Это угол или гнездо Захара.
Летом отправлялись за город, в ильинскую пятницу — на Пороховые Заводы, и жизнь чередовалась обычными явлениями, не внося губительных перемен,
можно было бы
сказать, если б удары жизни вовсе не достигали маленьких мирных уголков. Но, к несчастью, громовой удар, потрясая основания гор и огромные воздушные пространства, раздается и в норке мыши, хотя слабее, глуше, но для норки ощутительно.