Неточные совпадения
— А где немцы сору возьмут, —
вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ка,
как они живут! Вся семья целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: всё поджимают под себя ноги,
как гусыни… Где им сору взять? У них нет этого вот,
как у нас, чтоб в шкапах лежала по годам куча старого изношенного платья или набрался целый угол корок хлеба за зиму… У них и корка зря не валяется: наделают сухариков да с пивом и выпьют!
—
Как это можно? Скука! Да чем больше, тем веселей. Лидия бывала там, я ее не замечал, да
вдруг…
— Извергнуть из гражданской среды! —
вдруг заговорил вдохновенно Обломов, встав перед Пенкиным. — Это значит забыть, что в этом негодном сосуде присутствовало высшее начало; что он испорченный человек, но все человек же, то есть вы сами. Извергнуть! А
как вы извергнете из круга человечества, из лона природы, из милосердия Божия? — почти крикнул он с пылающими глазами.
Дело в том, что Тарантьев мастер был только говорить; на словах он решал все ясно и легко, особенно что касалось других; но
как только нужно было двинуть пальцем, тронуться с места — словом, применить им же созданную теорию к делу и дать ему практический ход, оказать распорядительность, быстроту, — он был совсем другой человек: тут его не хватало — ему
вдруг и тяжело делалось, и нездоровилось, то неловко, то другое дело случится, за которое он тоже не примется, а если и примется, так не дай Бог что выйдет.
— Ах, да и вы тут? —
вдруг сказал Тарантьев, обращаясь к Алексееву в то время,
как Захар причесывал Обломова. — Я вас и не видал. Зачем вы здесь? Что это ваш родственник
какая свинья! Я вам все хотел сказать…
— Да
как же это я
вдруг, ни с того ни с сего, на Выборгскую сторону…
И Илья Ильич
вдруг робел, сам не зная отчего, когда начальник входил в комнату, и у него стал пропадать свой голос и являлся какой-то другой, тоненький и гадкий,
как скоро заговаривал с ним начальник.
Он несколько лет неутомимо работает над планом, думает, размышляет и ходя, и лежа, и в людях; то дополняет, то изменяет разные статьи, то возобновляет в памяти придуманное вчера и забытое ночью; а иногда
вдруг,
как молния, сверкнет новая, неожиданная мысль и закипит в голове — и пойдет работа.
Случается и то, что он исполнится презрения к людскому пороку, ко лжи, к клевете, к разлитому в мире злу и разгорится желанием указать человеку на его язвы, и
вдруг загораются в нем мысли, ходят и гуляют в голове,
как волны в море, потом вырастают в намерения, зажгут всю кровь в нем, задвигаются мускулы его, напрягутся жилы, намерения преображаются в стремления: он, движимый нравственною силою, в одну минуту быстро изменит две-три позы, с блистающими глазами привстанет до половины на постели, протянет руку и вдохновенно озирается кругом…
— Батюшка, Илья Ильич! — умолял он. — Полно вам! Что вы, Господь с вами, такое несете! Ах ты, Мать Пресвятая Богородица!
Какая беда
вдруг стряслась нежданно-негаданно…
Уже легкое, приятное онемение пробежало по членам его и начало чуть-чуть туманить сном его чувства,
как первые, робкие морозцы туманят поверхность вод; еще минута — и сознание улетело бы Бог весть куда, но
вдруг Илья Ильич очнулся и открыл глаза.
Как страшно стало ему, когда
вдруг в душе его возникло живое и ясное представление о человеческой судьбе и назначении, и когда мелькнула параллель между этим назначением и собственной его жизнью, когда в голове просыпались один за другим и беспорядочно, пугливо носились,
как птицы, пробужденные внезапным лучом солнца в дремлющей развалине, разные жизненные вопросы.
Солнце там ярко и жарко светит около полугода и потом удаляется оттуда не
вдруг, точно нехотя,
как будто оборачивается назад взглянуть еще раз или два на любимое место и подарить ему осенью, среди ненастья, ясный, теплый день.
Задумывается ребенок и все смотрит вокруг: видит он,
как Антип поехал за водой, а по земле, рядом с ним, шел другой Антип, вдесятеро больше настоящего, и бочка казалась с дом величиной, а тень лошади покрыла собой весь луг, тень шагнула только два раза по лугу и
вдруг двинулась за гору, а Антип еще и со двора не успел съехать.
Хочется ему и в овраг сбегать: он всего саженях в пятидесяти от сада; ребенок уж прибегал к краю, зажмурил глаза, хотел заглянуть,
как в кратер вулкана… но
вдруг перед ним восстали все толки и предания об этом овраге: его объял ужас, и он, ни жив ни мертв, мчится назад и, дрожа от страха, бросился к няньке и разбудил старуху.
И с самим человеком творилось столько непонятного: живет-живет человек долго и хорошо — ничего, да
вдруг заговорит такое непутное, или учнет кричать не своим голосом, или бродить сонный по ночам; другого, ни с того ни с сего, начнет коробить и бить оземь. А перед тем
как сделаться этому, только что курица прокричала петухом да ворон прокаркал над крышей.
От этого и диван в гостиной давным-давно весь в пятнах, от этого и кожаное кресло Ильи Ивановича только называется кожаным, а в самом-то деле оно — не то мочальное, не то веревочное: кожи-то осталось только на спинке один клочок, а остальная уж пять лет
как развалилась в куски и слезла; оттого же, может быть, и ворота все кривы, и крыльцо шатается. Но заплатить за что-нибудь, хоть самонужнейшее,
вдруг двести, триста, пятьсот рублей казалось им чуть не самоубийством.
Захочет ли чего-нибудь Илья Ильич, ему стоит только мигнуть — уж трое-четверо слуг кидаются исполнять его желание; уронит ли он что-нибудь, достать ли ему нужно вещь, да не достанет, — принести ли что, сбегать ли за чем: ему иногда,
как резвому мальчику, так и хочется броситься и переделать все самому, а тут
вдруг отец и мать, да три тетки в пять голосов и закричат...
— Ну, коли еще ругает, так это славный барин! — флегматически говорил все тот же лакей. — Другой хуже,
как не ругается: глядит, глядит, да
вдруг тебя за волосы поймает, а ты еще не смекнул, за что!
— Вот, вот этак же, ни дать ни взять, бывало, мой прежний барин, — начал опять тот же лакей, что все перебивал Захара, — ты, бывало, думаешь,
как бы повеселиться, а он
вдруг, словно угадает, что ты думал, идет мимо, да и ухватит вот этак, вот
как Матвей Мосеич Андрюшку. А это что, коли только ругается! Велика важность: «лысым чертом» выругает!
И
вдруг он будет чуть не сам ворочать жернова на мельнице, возвращаться домой с фабрик и полей,
как отец его: в сале, в навозе, с красно-грязными, загрубевшими руками, с волчьим аппетитом!
Зато в доме, кроме князя и княгини, был целый, такой веселый и живой мир, что Андрюша детскими зелененькими глазками своими смотрел
вдруг в три или четыре разные сферы, бойким умом жадно и бессознательно наблюдал типы этой разнородной толпы,
как пестрые явления маскарада.
—
Как слава Богу! Если б она все по голове гладила, а то пристает,
как, бывало, в школе к смирному ученику пристают забияки: то ущипнет исподтишка, то
вдруг нагрянет прямо со лба и обсыплет песком… мочи нет!
— Да ты того…
как же это
вдруг… постой… дай подумать… ведь я не брит…
— Да… да… — говорил Обломов, беспокойно следя за каждым словом Штольца, — помню, что я, точно… кажется…
Как же, — сказал он,
вдруг вспомнив прошлое, — ведь мы, Андрей, сбирались сначала изъездить вдоль и поперек Европу, исходить Швейцарию пешком, обжечь ноги на Везувии, спуститься в Геркулан. С ума чуть не сошли! Сколько глупостей!..
—
Как вчера с сухарями… —
вдруг вырвалось у ней, и она сама покраснела и Бог знает что дала бы, чтоб не сказать этого. — Простите — виновата!.. — сказала она.
— Он любит Анну Васильевну тоже, и Зинаиду Михайловну, да все не так, — продолжала она, — он с ними не станет сидеть два часа, не смешит их и не рассказывает ничего от души; он говорит о делах, о театре, о новостях, а со мной он говорит,
как с сестрой… нет,
как с дочерью, — поспешно прибавила она, — иногда даже бранит, если я не пойму чего-нибудь
вдруг или не послушаюсь, не соглашусь с ним.
Щеки и уши рдели у нее от волнения; иногда на свежем лице ее
вдруг сверкала игра сердечных молний, вспыхивал луч такой зрелой страсти,
как будто она сердцем переживала далекую будущую пору жизни, и
вдруг опять потухал этот мгновенный луч, опять голос звучал свежо и серебристо.
И
вдруг все это должно кончиться! Она не знала,
как поступить ей, и оттого молчала, когда встречалась с Обломовым.
«Да что же тут дерзкого? — спросила она себя. — Ну, если он в самом деле чувствует, почему же не сказать?.. Однако
как же это,
вдруг, едва познакомился… Этого никто другой ни за что не сказал бы, увидя во второй, в третий раз женщину; да никто и не почувствовал бы так скоро любви. Это только Обломов мог…»
— Дурак, дурак! —
вдруг вслух сказал он, хватая ландыши, ветку, и почти бегом бросился по аллее. — Я прощенья просил, а она… ах, ужели?..
Какая мысль!
И
вдруг теперь в две недели Анисья доказала ему, что он — хоть брось, и притом она делает это с такой обидной снисходительностью, так тихо,
как делают только с детьми или с совершенными дураками, да еще усмехается, глядя на него.
Но когда однажды он понес поднос с чашками и стаканами, разбил два стакана и начал, по обыкновению, ругаться и хотел бросить на пол и весь поднос, она взяла поднос у него из рук, поставила другие стаканы, еще сахарницу, хлеб и так уставила все, что ни одна чашка не шевельнулась, и потом показала ему,
как взять поднос одной рукой,
как плотно придержать другой, потом два раза прошла по комнате, вертя подносом направо и налево, и ни одна ложечка не пошевелилась на нем, Захару
вдруг ясно стало, что Анисья умнее его!
«Что, если тут коварство, заговор… И с чего я взял, что она любит меня? Она не сказала: это сатанинский шепот самолюбия! Андрей! Ужели?.. быть не может: она такая, такая… Вон она
какая!» —
вдруг радостно сказал он, завидя идущую ему навстречу Ольгу.
«Нет, она не такая, она не обманщица, — решил он, — обманщицы не смотрят таким ласковым взглядом; у них нет такого искреннего смеха… они все пищат… Но… она, однако ж, не сказала, что любит! —
вдруг опять подумал в испуге: это он так себе растолковал… — А досада отчего же?.. Господи! в
какой я омут попал!»
Отчего
вдруг, вследствие
каких причин, на лице девушки, еще на той неделе такой беззаботной, с таким до смеха наивным лицом,
вдруг ляжет строгая мысль? И
какая это мысль? О чем? Кажется, все лежит в этой мысли, вся логика, вся умозрительная и опытная философия мужчины, вся система жизни!
Cousin, [Двоюродный брат (фр.).] который оставил ее недавно девочкой, кончил курс ученья, надел эполеты, завидя ее, бежит к ней весело, с намерением,
как прежде, потрепать ее по плечу, повертеться с ней за руки, поскакать по стульям, по диванам…
вдруг, взглянув ей пристально в лицо, оробеет, отойдет смущенный и поймет, что он еще — мальчишка, а она — уже женщина!
Ольга,
как всякая женщина в первенствующей роли, то есть в роли мучительницы, конечно, менее других и бессознательно, но не могла отказать себе в удовольствии немного поиграть им по-кошачьи; иногда у ней вырвется,
как молния,
как нежданный каприз, проблеск чувства, а потом,
вдруг, опять она сосредоточится, уйдет в себя; но больше и чаще всего она толкала его вперед, дальше, зная, что он сам не сделает ни шагу и останется неподвижен там, где она оставит его.
Что за причина?
Какой ветер
вдруг подул на Обломова?
Какие облака нанес? И отчего он поднимает такое печальное иго? А, кажется, вчера еще он глядел в душу Ольги и видел там светлый мир и светлую судьбу, прочитал свой и ее гороскоп. Что же случилось?
Часто случается заснуть летом в тихий, безоблачный вечер, с мерцающими звездами, и думать,
как завтра будет хорошо поле при утренних светлых красках!
Как весело углубиться в чащу леса и прятаться от жара!.. И
вдруг просыпаешься от стука дождя, от серых печальных облаков; холодно, сыро…
«Не ошибка ли это?» —
вдруг мелькнуло у него в уме,
как молния, и молния эта попала в самое сердце и разбила его. Он застонал. «Ошибка! да… вот что!» — ворочалось у него в голове.
Он посмотрел в зеркало: бледен, желт, глаза тусклые. Он вспомнил тех молодых счастливцев, с подернутым влагой, задумчивым, но сильным и глубоким взглядом,
как у нее, с трепещущей искрой в глазах, с уверенностью на победу в улыбке, с такой бодрой походкой, с звучным голосом. И он дождется, когда один из них явится: она вспыхнет
вдруг, взглянет на него, Обломова, и… захохочет!
Мы полюбили друг друга так внезапно, так быстро,
как будто оба
вдруг сделались больны, и это мне мешало очнуться ранее.
— Зачем? — повторила она,
вдруг перестав плакать и обернувшись к нему. — Затем же, зачем спрятались теперь в кусты, чтоб подсмотреть, буду ли я плакать и
как я буду плакать — вот зачем! Если б вы хотели искренно того, что написано в письме, если б были убеждены, что надо расстаться, вы бы уехали за границу, не повидавшись со мной.
—
Какая мысль!.. — заговорил он с упреком и не договорил. Его поразило это предположение, потому что ему
вдруг стало ясно, что это правда.
— А если, — начала она горячо вопросом, — вы устанете от этой любви,
как устали от книг, от службы, от света; если со временем, без соперницы, без другой любви, уснете
вдруг около меня,
как у себя на диване, и голос мой не разбудит вас; если опухоль у сердца пройдет, если даже не другая женщина, а халат ваш будет вам дороже?..
Он вздохнул. Это может быть ворочало у него душу, и он задумчиво плелся за ней. Но ему с каждым шагом становилось легче; выдуманная им ночью ошибка было такое отдаленное будущее… «Ведь это не одна любовь, ведь вся жизнь такова… —
вдруг пришло ему в голову, — и если отталкивать всякий случай,
как ошибку, когда же будет — не ошибка? Что же я?
Как будто ослеп…»
Далее ему
вдруг пришло в голову, что бы было, если б письмо это достигло цели, если б она разделила его мысль, испугалась,
как он, ошибок и будущих отдаленных гроз, если б послушала его так называемой опытности, благоразумия и согласилась расстаться, забыть друг друга?
Она оглянулась и засмеялась, увидя лицо,
какое он сделал,
как у него прошел
вдруг сон,
как растворились глаза от изумления.
Он не поверил и отправился сам. Ольга была свежа,
как цветок: в глазах блеск, бодрость, на щеках рдеют два розовые пятна; голос так звучен! Но она
вдруг смутилась, чуть не вскрикнула, когда Обломов подошел к ней, и вся вспыхнула, когда он спросил: «
Как она себя чувствует после вчерашнего?»