Неточные совпадения
«Увяз, любезный друг, по уши увяз, — думал Обломов,
провожая его глазами. — И слеп, и глух, и нем для всего остального в мире. А выйдет в люди, будет со временем ворочать
делами и чинов нахватает… У нас это называется тоже карьерой! А как мало тут человека-то нужно: ума его, воли, чувства — зачем это? Роскошь! И проживет свой век, и не пошевелится в нем многое, многое… А между тем работает с двенадцати до пяти в канцелярии, с восьми до двенадцати дома — несчастный!»
Но, смотришь, промелькнет утро,
день уже клонится к вечеру, а с ним клонятся к покою и утомленные силы Обломова: бури и волнения смиряются в душе, голова отрезвляется от дум, кровь медленнее пробирается по жилам. Обломов тихо, задумчиво переворачивается на спину и, устремив печальный взгляд в окно, к небу, с грустью
провожает глазами солнце, великолепно садящееся на чей-то четырехэтажный дом.
Андрей часто, отрываясь от
дел или из светской толпы, с вечера, с бала ехал посидеть на широком диване Обломова и в ленивой беседе
отвести и успокоить встревоженную или усталую душу, и всегда испытывал то успокоительное чувство, какое испытывает человек, приходя из великолепных зал под собственный скромный кров или возвратясь от красот южной природы в березовую рощу, где гулял еще ребенком.
В одно прекрасное утро Тарантьев перевез весь его дом к своей куме, в переулок, на Выборгскую сторону, и Обломов
дня три
провел, как давно не
проводил: без постели, без дивана, обедал у Ольгиной тетки.
Весь этот
день был
днем постепенного разочарования для Обломова. Он
провел его с теткой Ольги, женщиной очень умной, приличной, одетой всегда прекрасно, всегда в новом шелковом платье, которое сидит на ней отлично, всегда в таких изящных кружевных воротничках; чепец тоже со вкусом сделан, и ленты прибраны кокетливо к ее почти пятидесятилетнему, но еще свежему лицу. На цепочке висит золотой лорнет.
— Боже мой! — говорил Обломов. — Да если слушать Штольца, так ведь до тетки век
дело не дойдет! Он говорит, что надо начать строить дом, потом дорогу, школы
заводить… Этого всего в целый век не переделаешь. Мы, Ольга, вместе поедем, и тогда…
«Прошу покорнейше! — трусливо подумал Обломов. — В самом
деле, эти грамотеи — всё такой безнравственный народ: по трактирам, с гармоникой, да чаи… Нет, рано школы
заводить!..»
— Не бойся за меня, — успокоивала она, — ma tante уехала на целый
день; дома только няня знает, что меня нет, да Катя.
Проводи меня.
И вдруг она опять стала покойна, ровна, проста, иногда даже холодна. Сидит, работает и молча слушает его, поднимает по временам голову, бросает на него такие любопытные, вопросительные, прямо идущие к
делу взгляды, так что он не раз с досадой бросал книгу или прерывал какое-нибудь объяснение, вскакивал и уходил. Оборотится — она
провожает его удивленным взглядом: ему совестно станет, он воротится и что-нибудь выдумает в оправдание.
Только не было дремоты, уныния у них; без скуки и без апатии
проводили они
дни; не было вялого взгляда, слова; разговор не кончался у них, бывал часто жарок.
Но поведу твоего Андрея, куда ты не мог идти… и с ним будем
проводить в
дело наши юношеские мечты».
Как зорко ни сторожило каждое мгновение его жизни любящее око жены, но вечный покой, вечная тишина и ленивое переползанье изо
дня в
день тихо остановили машину жизни. Илья Ильич скончался, по-видимому, без боли, без мучений, как будто остановились часы, которые забыли
завести.
Никогда — ни упрека, ни слезы, ни взгляда удивления или оскорбления за то, что он прежде был не тот, что завтра будет опять иной, чем сегодня, что она
проводит дни оставленная, забытая, в страшном одиночестве.
Неточные совпадения
Чуть
дело не разладилось. // Да Климка Лавин выручил: // «А вы бурмистром сделайте // Меня! Я удовольствую // И старика, и вас. // Бог приберет Последыша // Скоренько, а у вотчины // Останутся луга. // Так будем мы начальствовать, // Такие мы строжайшие // Порядки
заведем, // Что надорвет животики // Вся вотчина… Увидите!»
Без
дела, сами знаете, //
Возить казну крестьянину // Проселком не рука:
— Певец Ново-Архангельской, // Его из Малороссии // Сманили господа. //
Свезти его в Италию // Сулились, да уехали… // А он бы рад-радехонек — // Какая уж Италия? — // Обратно в Конотоп, // Ему здесь делать нечего… // Собаки дом покинули // (Озлилась круто женщина), // Кому здесь
дело есть? // Да у него ни спереди, // Ни сзади… кроме голосу… — // «Зато уж голосок!»
Г-жа Простакова. Ах, мой батюшка! Да извозчики-то на что ж? Это их
дело. Это таки и наука-то не дворянская. Дворянин только скажи: повези меня туда, —
свезут, куда изволишь. Мне поверь, батюшка, что, конечно, то вздор, чего не знает Митрофанушка.
Но Прыщ был совершенно искренен в своих заявлениях и твердо решился следовать по избранному пути. Прекратив все
дела, он ходил по гостям, принимал обеды и балы и даже
завел стаю борзых и гончих собак, с которыми травил на городском выгоне зайцев, лисиц, а однажды заполевал [Заполева́ть — добыть на охоте.] очень хорошенькую мещаночку. Не без иронии отзывался он о своем предместнике, томившемся в то время в заточении.