Неточные совпадения
Дом Обломовых был когда-то богат и знаменит в своей стороне, но потом, Бог знает отчего, все беднел, мельчал и, наконец, незаметно потерялся между нестарыми дворянскими домами. Только поседевшие слуги дома хранили и
передавали друг другу верную память о минувшем, дорожа ею, как святынею.
Старинная связь была неистребима между ними. Как Илья Ильич не умел ни встать, ни лечь спать, ни быть причесанным и обутым, ни отобедать без помощи Захара, так Захар не умел представить себе
другого барина, кроме Ильи Ильича,
другого существования, как одевать, кормить его, грубить ему, лукавить, лгать и в то же время внутренне благоговеть
перед ним.
— Ну вот, шутка! — говорил Илья Ильич. — А как дико жить сначала на новой квартире! Скоро ли привыкнешь? Да я ночей пять не усну на новом месте; меня тоска загрызет, как встану да увижу вон вместо этой вывески токаря
другое что-нибудь, напротив, или вон ежели из окна не выглянет эта стриженая старуха
перед обедом, так мне и скучно… Видишь ли ты там теперь, до чего доводил барина — а? — спросил с упреком Илья Ильич.
И с самим человеком творилось столько непонятного: живет-живет человек долго и хорошо — ничего, да вдруг заговорит такое непутное, или учнет кричать не своим голосом, или бродить сонный по ночам;
другого, ни с того ни с сего, начнет коробить и бить оземь. А
перед тем как сделаться этому, только что курица прокричала петухом да ворон прокаркал над крышей.
Она называла его
другом, любила за то, что он всегда смешил ее и не давал скучать, но немного и боялась, потому что чувствовала себя слишком ребенком
перед ним.
Обломов после ужина торопливо стал прощаться с теткой: она пригласила его на
другой день обедать и Штольцу просила
передать приглашение. Илья Ильич поклонился и, не поднимая глаз, прошел всю залу. Вот сейчас за роялем ширмы и дверь. Он взглянул — за роялем сидела Ольга и смотрела на него с большим любопытством. Ему показалось, что она улыбалась.
Положим, Ольга не дюжинная девушка, у которой сердце можно пощекотать усами, тронуть слух звуком сабли; но ведь тогда надо
другое… силу ума, например, чтобы женщина смирялась и склоняла голову
перед этим умом, чтоб и свет кланялся ему…
Она ни
перед кем никогда не открывает сокровенных движений сердца, никому не поверяет душевных тайн; не увидишь около нее доброй приятельницы, старушки, с которой бы она шепталась за чашкой кофе. Только с бароном фон Лангвагеном часто остается она наедине; вечером он сидит иногда до полуночи, но почти всегда при Ольге; и то они все больше молчат, но молчат как-то значительно и умно, как будто что-то знают такое, чего
другие не знают, но и только.
Сны снились такие смутные. Проснулся —
перед ним накрытый стол, ботвинья, битое мясо. Захар стоит, глядя сонно в окно; в
другой комнате Анисья гремит тарелками.
Он смутно понимал, что она выросла и чуть ли не выше его, что отныне нет возврата к детской доверчивости, что
перед ними Рубикон и утраченное счастье уже на
другом берегу: надо перешагнуть.
Она одевала излияние сердца в те краски, какими горело ее воображение в настоящий момент, и веровала, что они верны природе, и спешила в невинном и бессознательном кокетстве явиться в прекрасном уборе
перед глазами своего
друга.
Они не лгали ни
перед собой, ни
друг другу: они выдавали то, что говорило сердце, а голос его проходил чрез воображение.
Другой бы прибавил: пишу и обливаюсь слезами, но я не рисуюсь
перед вами, не драпируюсь в свою печаль, потому что не хочу усиливать боль, растравлять сожаление, грусть.
— Кто ж скажет? У меня нет матери: она одна могла бы спросить меня, зачем я вижусь с тобой, и
перед ней одной я заплакала бы в ответ и сказала бы, что я дурного ничего не делаю и ты тоже. Она бы поверила. Кто ж
другой? — спросила она.
— Хорошо, я на днях приеду и
передам квартиру
другому, а теперь я тороплюсь…
— Мне долго ждать его прихода, — сказал Обломов, — может быть, вы
передадите ему, что, по обстоятельствам, я в квартире надобности не имею и потому прошу
передать ее
другому жильцу, а я, с своей стороны, тоже поищу охотника.
— Да, и скажите, что я, по обстоятельствам, не могу оставить квартиры за собой и что
передам ее
другому или чтоб он… поискал…
— По обстоятельствам, я должен приискать себе
другую квартиру, — сказал Обломов, — поэтому желал бы эту
передать.
— Вот-с, в контракте сказано, — говорил Иван Матвеевич, показывая средним пальцем две строки и спрятав палец в рукав, — извольте прочесть: «Буде же я, Обломов, пожелаю прежде времени съехать с квартиры, то обязан
передать ее
другому лицу на тех же условиях или, в противном случае, удовлетворить ее, Пшеницыну, сполна платою за весь год, по первое июня будущего года», прочитал Обломов.
— Брось сковороду, пошла к барину! — сказал он Анисье, указав ей большим пальцем на дверь. Анисья
передала сковороду Акулине, выдернула из-за пояса подол, ударила ладонями по бедрам и, утерев указательным пальцем нос, пошла к барину. Она в пять минут успокоила Илью Ильича, сказав ему, что никто о свадьбе ничего не говорил: вот побожиться не грех и даже образ со стены снять, и что она в первый раз об этом слышит; говорили, напротив, совсем
другое, что барон, слышь, сватался за барышню…
«Прошу покорно
передать доверенность
другому лицу (писал сосед), а у меня накопилось столько дела, что, по совести сказать, не могу, как следует, присматривать за вашим имением.
Но если она заглушала даже всякий лукавый и льстивый шепот сердца, то не могла совладеть с грезами воображения: часто
перед глазами ее, против ее власти, становился и сиял образ этой
другой любви; все обольстительнее, обольстительнее росла мечта роскошного счастья, не с Обломовым, не в ленивой дремоте, а на широкой арене всесторонней жизни, со всей ее глубиной, со всеми прелестями и скорбями — счастья с Штольцем…
Перед ней стоял прежний, уверенный в себе, немного насмешливый и безгранично добрый, балующий ее
друг. В лице у него ни тени страдания, ни сомнения. Он взял ее за обе руки, поцеловал ту и
другую, потом глубоко задумался. Она притихла, в свою очередь, и, не смигнув, наблюдала движение его мысли на лице.
На
другой день Агафья Матвеевна дала Штольцу свидетельство, что она никакой денежной претензии на Обломова не имеет. С этим свидетельством Штольц внезапно явился
перед братцем.
Часто погружались они в безмолвное удивление
перед вечно новой и блещущей красотой природы. Их чуткие души не могли привыкнуть к этой красоте: земля, небо, море — все будило их чувство, и они молча сидели рядом, глядели одними глазами и одной душой на этот творческий блеск и без слов понимали
друг друга.
На человека иногда нисходят редкие и краткие задумчивые мгновения, когда ему кажется, что он переживает в
другой раз когда-то и где-то прожитой момент. Во сне ли он видел происходящее
перед ним явление, жил ли когда-нибудь прежде, да забыл, но он видит: те же лица сидят около него, какие сидели тогда, те же слова были произнесены уже однажды: воображение бессильно перенести опять туда, память не воскрешает прошлого и наводит раздумье.
Теперь Штольц изменился в лице и ворочал изумленными, почти бессмысленными глазами вокруг себя.
Перед ним вдруг «отверзлась бездна», воздвиглась «каменная стена», и Обломова как будто не стало, как будто он пропал из глаз его, провалился, и он только почувствовал ту жгучую тоску, которую испытывает человек, когда спешит с волнением после разлуки увидеть
друга и узнает, что его давно уже нет, что он умер.