Рассказ лился
за рассказом. Няня повествовала с пылом, живописно, с увлечением, местами вдохновенно, потому что сама вполовину верила рассказам. Глаза старухи искрились огнем; голова
дрожала от волнения; голос возвышался до непривычных нот.
Иван Матвеевич взял письмо и привычными глазами бегал по строкам, а письмо слегка
дрожало в его пальцах. Прочитав, он положил письмо на стол, а руки спрятал
за спину.
А если до сих пор эти законы исследованы мало, так это потому, что человеку, пораженному любовью, не до того, чтоб ученым оком следить, как вкрадывается в душу впечатление, как оковывает будто сном чувства, как сначала ослепнут глаза, с какого момента пульс, а
за ним сердце начинает биться сильнее, как является со вчерашнего дня вдруг преданность до могилы, стремление жертвовать собою, как мало-помалу исчезает свое я и переходит в него или в нее, как ум необыкновенно тупеет или необыкновенно изощряется, как воля отдается в волю другого, как клонится голова,
дрожат колени, являются слезы, горячка…
А давно ли она с такой уверенностью ворочала своей и чужой судьбой, была так умна, сильна! И вот настал ее черед
дрожать, как девочке! Стыд
за прошлое, пытка самолюбия
за настоящее, фальшивое положение терзали ее… Невыносимо!