Цитаты со словом «решала»
— Надо подумать, Илья Ильич, нельзя вдруг
решить, — сказал Алексеев.
Дело в том, что Тарантьев мастер был только говорить; на словах он
решал все ясно и легко, особенно что касалось других; но как только нужно было двинуть пальцем, тронуться с места — словом, применить им же созданную теорию к делу и дать ему практический ход, оказать распорядительность, быстроту, — он был совсем другой человек: тут его не хватало — ему вдруг и тяжело делалось, и нездоровилось, то неловко, то другое дело случится, за которое он тоже не примется, а если и примется, так не дай Бог что выйдет.
Способный от природы мальчик в три года прошел латынскую грамматику и синтаксис и начал было разбирать Корнелия Непота, но отец
решил, что довольно и того, что он знал, что уж и эти познания дают ему огромное преимущество над старым поколением и что, наконец, дальнейшие занятия могут, пожалуй, повредить службе в присутственных местах.
— Постой, постой! Куда ты? — остановил его Обломов. — У меня еще есть дело, поважнее. Посмотри, какое я письмо от старосты получил, да
реши, что мне делать.
Изменив службе и обществу, он начал иначе
решать задачу существования, вдумывался в свое назначение и, наконец, открыл, что горизонт его деятельности и житья-бытья кроется в нем самом.
Наутро опять жизнь, опять волнения, мечты! Он любит вообразить себя иногда каким-нибудь непобедимым полководцем, перед которым не только Наполеон, но и Еруслан Лазаревич ничего не значит; выдумает войну и причину ее: у него хлынут, например, народы из Африки в Европу, или устроит он новые крестовые походы и воюет,
решает участь народов, разоряет города, щадит, казнит, оказывает подвиги добра и великодушия.
Наконец обратился к саду: он
решил оставить все старые липовые и дубовые деревья так, как они есть, а яблони и груши уничтожить и на место их посадить акации; подумал было о парке, но, сделав в уме примерно смету издержкам, нашел, что дорого, и, отложив это до другого времени, перешел к цветникам и оранжереям.
— Я совсем другой — а? Погоди, ты посмотри, что ты говоришь! Ты разбери-ка, как «другой»-то живет? «Другой» работает без устали, бегает, суетится, — продолжал Обломов, — не поработает, так и не поест. «Другой» кланяется, «другой» просит, унижается… А я? Ну-ка,
реши: как ты думаешь, «другой» я — а?
Может быть, детский ум его давно
решил, что так, а не иначе следует жить, как живут около него взрослые. Да и как иначе прикажете решить ему? А как жили взрослые в Обломовке?
И недели три Илюша гостит дома, а там, смотришь, до Страстной недели уж недалеко, а там и праздник, а там кто-нибудь в семействе почему-то
решит, что на Фоминой неделе не учатся; до лета остается недели две — не стоит ездить, а летом и сам немец отдыхает, так уж лучше до осени отложить.
Дальше он не пошел, а упрямо поворотил назад,
решив, что надо делать дело, и возвратился к отцу. Тот дал ему сто талеров, новую котомку и отпустил на все четыре стороны.
Он был в университете и
решил, что сын его должен быть также там — нужды нет, что это будет не немецкий университет, нужды нет, что университет русский должен будет произвести переворот в жизни его сына и далеко отвести от той колеи, которую мысленно проложил отец в жизни сына.
— Хорошо; пожалуй… —
решил Обломов.
— Что это такое? — говорил он, ворочаясь во все стороны. — Ведь это мученье! На смех, что ли, я дался ей? На другого ни на кого не смотрит так: не смеет. Я посмирнее, так вот она… Я заговорю с ней! —
решил он, — и выскажу лучше сам словами то, что она так и тянет у меня из души глазами.
Ему весело, легко. В природе так ясно. Люди всё добрые, все наслаждаются; у всех счастье на лице. Только Захар мрачен, все стороной смотрит на барина; зато Анисья усмехается так добродушно. «Собаку заведу, —
решил Обломов, — или кота… лучше кота: коты ласковы, мурлычат».
«Нет, она не такая, она не обманщица, —
решил он, — обманщицы не смотрят таким ласковым взглядом; у них нет такого искреннего смеха… они все пищат… Но… она, однако ж, не сказала, что любит! — вдруг опять подумал в испуге: это он так себе растолковал… — А досада отчего же?.. Господи! в какой я омут попал!»
Отношения эти были так бесцветны, что нельзя было никак
решить, есть ли в характере тетки какие-нибудь притязания на послушание Ольги, на ее особенную нежность, или есть ли в характере Ольги послушание к тетке и особенная к ней нежность.
Зато с первого раза, видя их вместе, можно было
решить, что они — тетка и племянница, а не мать и дочь.
— Неправда, оно было необходимо, —
решила она.
Она долго не спала, долго утром ходила одна в волнении по аллее, от парка до дома и обратно, все думала, думала, терялась в догадках, то хмурилась, то вдруг вспыхивала краской и улыбалась чему-то, и все не могла ничего
решить. «Ах, Сонечка! — думала она в досаде. — Какая счастливая! Сейчас бы решила!»
— Так я и думал, что вы сами можете
решить…
«У ней простое, но приятное лицо, — снисходительно
решил Обломов, — должно быть, добрая женщина!» В это время голова девочки высунулась из двери. Агафья Матвеевна с угрозой, украдкой, кивнула ей головой, и она скрылась.
— Я больше не могу ждать, —
решил он, отворяя дверь.
«А квартиру другую посмотреть? — вдруг вспомнил он, глядя по сторонам на заборы. — Надо опять назад, в Морскую или в Конюшенную… До другого раза!» —
решил он.
— Ты обедай у нас в воскресенье, в наш день, а потом хоть в среду, один, —
решила она. — А потом мы можем видеться в театре: ты будешь знать, когда мы едем, и тоже поезжай.
И Анисья, в свою очередь, поглядев однажды только, как Агафья Матвеевна царствует в кухне, как соколиными очами, без бровей, видит каждое неловкое движение неповоротливой Акулины; как гремит приказаниями вынуть, поставить, подогреть, посолить, как на рынке одним взглядом и много-много прикосновением пальца безошибочно
решает, сколько курице месяцев от роду, давно ли уснула рыба, когда сорвана с гряд петрушка или салат, — она с удивлением и почтительною боязнью возвела на нее глаза и решила, что она, Анисья, миновала свое назначение, что поприще ее — не кухня Обломова, где торопливость ее, вечно бьющаяся, нервическая лихорадочность движений устремлена только на то, чтоб подхватить на лету уроненную Захаром тарелку или стакан, и где опытность ее и тонкость соображений подавляются мрачною завистью и грубым высокомерием мужа.
«Нет, уж сегодня не поеду; надо
решить дело скорей, да потом… Что это, ответа поверенный не шлет из деревни?.. Я бы давно уехал, перед отъездом обручился бы с Ольгой… Ах, а она все смотрит на меня! Беда, право!»
— Ольга молчала, я и подумать вслух не смел, а в передней всё
решили!
«Надо выбить из головы Захара эту мысль, чтоб он счел это за нелепость», —
решил он, то судорожно волнуясь, то мучительно задумываясь.
Он
решил, что до получения положительных известий из деревни он будет видеться с Ольгой только в воскресенье, при свидетелях. Поэтому, когда пришло завтра, он не подумал с утра начать готовиться ехать к Ольге.
«В эти три, много четыре дня должно прийти; подожду ехать к Ольге», —
решил он, тем более что она едва ли знает, что мосты наведены…
— Но ведь мы
решили объявить на этой неделе ma tante, — возразила она, — тогда эти толки должны замолкнуть…
Вот я и не приспособился к делу, а сделался просто барином, а вы приспособились: ну, так
решите же, как изворотиться.
Он даже
решил не уезжать сегодня от нее, а дождаться тетки. «Сегодня же объявим ей, и я уеду отсюда женихом».
— Послушай, Ольга, не гляди на меня так: мне страшно! — сказал он. — Я передумал: совсем иначе надо устроить!.. — продолжал потом, постепенно понижая тон, останавливаясь и стараясь вникнуть в этот новый для него смысл ее глаз, губ и говорящих бровей, — я
решил сам ехать в деревню, вместе с поверенным… чтоб там… — едва слышно досказал он.
— Так нам пора расстаться, —
решила она, — пока не застали тебя и не видали, как я расстроена!
— Уйди! —
решила она, терзая мокрый платок руками. — Я не выдержу; мне еще дорого прошедшее…
Весной они все уехали в Швейцарию. Штольц еще в Париже
решил, что отныне без Ольги ему жить нельзя. Решив этот вопрос, он начал решать и вопрос о том, может ли жить без него Ольга. Но этот вопрос не давался ему так легко.
Нет, нет у ней любви к Штольцу,
решала она, и быть не может! Она любила Обломова, и любовь эта умерла, цвет жизни увял навсегда! У ней только дружба к Штольцу, основанная на его блистательных качествах, потом на дружбе его к ней, на внимании, на доверии.
«Зачем… я любила?» — в тоске мучилась она и вспоминала утро в парке, когда Обломов хотел бежать, а она думала тогда, что книга ее жизни закроется навсегда, если он бежит. Она так смело и легко
решала вопрос любви, жизни, так все казалось ей ясно — и все запуталось в неразрешимый узел.
Она рассказала о прогулках, о парке, о своих надеждах, о просветлении и падении Обломова, о ветке сирени, даже о поцелуе. Только прошла молчанием душный вечер в саду, — вероятно, потому, что все еще не
решила, что за припадок с ней случился тогда.
Эта немота опять бросила в нее сомнение. Молчание длилось. Что значит это молчание? Какой приговор готовится ей от самого проницательного, снисходительного судьи в целом мире? Все прочее безжалостно осудит ее, только один он мог быть ее адвокатом, его бы избрала она… он бы все понял, взвесил и лучше ее самой
решил в ее пользу! А он молчит: ужели дело ее потеряно?..
— Вот тут написано, —
решил он, взяв опять письмо: — «Пред вами не тот, кого вы ждали, о ком мечтали: он придет, и вы очнетесь…» И полюбите, прибавлю я, так полюбите, что мало будет не года, а целой жизни для той любви, только не знаю… кого? — досказал он, впиваясь в нее глазами.
— Не торопитесь, — прибавил он, — скажите, чего я стою, когда кончится ваш сердечный траур, траур приличия. Мне кое-что сказал и этот год. А теперь
решите только вопрос: ехать мне или… оставаться?
Он дал ей десять рублей и сказал, что больше нет. Но потом, обдумав дело с кумом в заведении,
решил, что так покидать сестру и Обломова нельзя, что, пожалуй, дойдет дело до Штольца, тот нагрянет, разберет и, чего доброго, как-нибудь переделает, не успеешь и взыскать долг, даром что «законное дело»: немец, следовательно, продувной!
Он стал давать по пятидесяти рублей в месяц еще, предположив взыскать эти деньги из доходов Обломова третьего года, но при этом растолковал и даже побожился сестре, что больше ни гроша не положит, и рассчитал, какой стол должны они держать, как уменьшить издержки, даже назначил, какие блюда когда готовить, высчитал, сколько она может получить за цыплят, за капусту, и
решил, что со всем этим можно жить припеваючи.
— Надо другой обед изготовить, —
решил он, помолчав.
В закладе жемчуга, серебра он вполовину, смутно прочел тайну жертв и только не мог
решить, приносились ли они чистою преданностью или в надежде каких-нибудь будущих благ.
Глядел он на браки, на мужей, и в их отношениях к женам всегда видел сфинкса с его загадкой, все будто что-то непонятное, недосказанное; а между тем эти мужья не задумываются над мудреными вопросами, идут по брачной дороге таким ровным, сознательным шагом, как будто нечего им
решать и искать.
— Что ж я тебе скажу? — задумчиво говорил он. — Может быть, в тебе проговаривается еще нервическое расстройство: тогда доктор, а не я,
решит, что с тобой. Надо завтра послать… Если же не то… — начал он и задумался.
Цитаты из русской классики со словом «решала»
Ассоциации к слову «решать»
Синонимы к слову «решала»
Предложения со словом «решать»
- Тогда не ставилась под вопрос возможность решать проблемы с точки зрения человека.
- Испанцам пришлось решать задачу переброски подкрепления на отдалённые театры, между прочим, впервые в истории.
- Как вы будете решать вопрос дублирования функций, если он есть?
- (все предложения)
Сочетаемость слова «решать»
Афоризмы русских писателей со словом «решать»
- Война, решая судьбы веков, внешне живет событиями данного часа, только этой минуты.
- Гражданин нации, кто бы он ни был, есть не что иное, как ее единица, солдат в рядах — и один за целую, развитую нацию отвечать и решать не может! Пусть он в теории, путем философии и других наук, делает выводы, строит доктрины, но он обязан служить злобе дня, данному моменту в текущей жизни.
- В нас сердце часто то решает,
Что не решим мы головой.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно