— Здравствуй, земляк, — отрывисто сказал Тарантьев, протягивая
мохнатую руку к Обломову. — Что ты это лежишь по сю пору, как колода?
Андрей вспрыгнул на лошадь. У седла были привязаны две сумки: в одной лежал клеенчатый плащ и видны были толстые, подбитые гвоздями сапоги да несколько рубашек из верхлёвского полотна — вещи, купленные и взятые по настоянию отца; в другой лежал изящный фрак тонкого сукна,
мохнатое пальто, дюжина тонких рубашек и ботинки, заказанные в Москве, в память наставлений матери.
— Что это тебя не дождешься? Где ты шатаешься? — строго спросил Тарантьев, подавая ему свою
мохнатую руку. — И твой старый черт совсем от рук отбился: спрашиваю закусить — нету, водки — и той не дал.