Цитаты со словом «вся»
Это был человек лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица. Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во
всем лице теплился ровный свет беспечности. С лица беспечность переходила в позы всего тела, даже в складки шлафрока.
Иногда взгляд его помрачался выражением будто усталости или скуки; но ни усталость, ни скука не могли ни на минуту согнать с лица мягкость, которая была господствующим и основным выражением, не лица только, а
всей души; а душа так открыто и ясно светилась в глазах, в улыбке, в каждом движении головы, руки.
Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишенною своего рода грации ленью. Если на лицо набегала из души туча заботы, взгляд туманился, на лбу являлись складки, начиналась игра сомнений, печали, испуга; но редко тревога эта застывала в форме определенной идеи, еще реже превращалась в намерение.
Вся тревога разрешалась вздохом и замирала в апатии или в дремоте.
Рукава, по неизменной азиатской моде, шли от пальцев к плечу
все шире и шире.
Хотя халат этот и утратил свою первоначальную свежесть и местами заменил свой первобытный, естественный лоск другим, благоприобретенным, но
все еще сохранял яркость восточной краски и прочность ткани.
Когда он был дома — а он был почти всегда дома, — он
все лежал, и все постоянно в одной комнате, где мы его нашли, служившей ему спальней, кабинетом и приемной.
Но опытный глаз человека с чистым вкусом одним беглым взглядом на
все, что тут было, прочел бы только желание кое-как соблюсти decorum [видимость (лат.).] неизбежных приличий, лишь бы отделаться от них. Обломов хлопотал, конечно, только об этом, когда убирал свой кабинет. Утонченный вкус не удовольствовался бы этими тяжелыми, неграциозными стульями красного дерева, шаткими этажерками. Задок у одного дивана оселся вниз, наклеенное дерево местами отстало.
Сам хозяин, однако, смотрел на убранство своего кабинета так холодно и рассеянно, как будто спрашивал глазами: «Кто сюда натащил и наставил
все это?» От такого холодного воззрения Обломова на свою собственность, а может быть, и еще от более холодного воззрения на тот же предмет слуги его, Захара, вид кабинета, если осмотреть там все повнимательнее, поражал господствующею в нем запущенностью и небрежностью.
Если б не эта тарелка, да не прислоненная к постели только что выкуренная трубка, или не сам хозяин, лежащий на ней, то можно было бы подумать, что тут никто не живет, — так
все запылилось, полиняло и вообще лишено было живых следов человеческого присутствия.
По этому плану предполагалось ввести разные новые экономические, полицейские и другие меры. Но план был еще далеко не
весь обдуман, а неприятные письма старосты ежегодно повторялись, побуждали его к деятельности и, следовательно, нарушали покой. Обломов сознавал необходимость до окончания плана предпринять что-нибудь решительное.
С полчаса он
все лежал, мучась этим намерением, но потом рассудил, что успеет еще сделать это и после чаю, а чай можно пить, по обыкновению, в постели, тем более что ничто не мешает думать и лежа.
Старые господа умерли, фамильные портреты остались дома и, чай, валяются где-нибудь на чердаке; предания о старинном быте и важности фамилии
всё глохнут или живут только в памяти немногих, оставшихся в деревне же стариков.
Дом Обломовых был когда-то богат и знаменит в своей стороне, но потом, Бог знает отчего,
все беднел, мельчал и, наконец, незаметно потерялся между нестарыми дворянскими домами. Только поседевшие слуги дома хранили и передавали друг другу верную память о минувшем, дорожа ею, как святынею.
Он стоял вполуоборот среди комнаты и глядел
все стороной на Обломова.
—
Все теряете! — заметил он, отворяя дверь в гостиную, чтоб посмотреть, нет ли там.
— Где платок? Нету платка! — говорил Захар, разводя руками и озираясь во
все углы. — Да вон он, — вдруг сердито захрипел он, — под вами! Вон конец торчит. Сами лежите на нем, а спрашиваете платка!
— Вон, вон, — говорил он, —
все подметено, прибрано, словно к свадьбе… Чего еще?
— Книги и картины перед Рождеством: тогда с Анисьей
все шкапы переберем. А теперь когда станешь убирать? Вы всё дома сидите.
Захар усмехнулся во
все лицо, так что усмешка охватила даже брови и бакенбарды, которые от этого раздвинулись в стороны, и по всему лицу до самого лба расплылось красное пятно.
— Это от нечистоты, — перебил Обломов. — Что ты
все врешь!
— У меня
всего много, — сказал он упрямо, — за всяким клопом не усмотришь, в щелку к нему не влезешь.
— Как это? Всякий день перебирай
все углы? — спросил Захар. — Да что ж это за жизнь? Лучше Бог по душу пошли!
— Отчего ж у других чисто? — возразил Обломов. — Посмотри напротив, у настройщика: любо взглянуть, а
всего одна девка…
— А где немцы сору возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ка, как они живут!
Вся семья целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: всё поджимают под себя ноги, как гусыни… Где им сору взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкапах лежала по годам куча старого изношенного платья или набрался целый угол корок хлеба за зиму… У них и корка зря не валяется: наделают сухариков да с пивом и выпьют!
— Пошел свое!
Все, видишь, я мешаю.
— Конечно, вы;
все дома сидите: как при вас станешь убирать? Уйдите на целый день, так и уберу.
— Да право! — настаивал Захар. — Вот, хоть бы сегодня ушли, мы бы с Анисьей и убрали
все. И то не управимся вдвоем-то: надо еще баб нанять, перемыть все.
Он уж был не рад, что вызвал Захара на этот разговор. Он
все забывал, что чуть тронешь этот деликатный предмет, так и не оберешься хлопот.
— От мясника, от зеленщика, от прачки, от хлебника:
все денег просят.
— Только о деньгах и забота! — ворчал Илья Ильич. — А ты что понемногу не подаешь счеты, а
все вдруг?
— Вы же ведь
все прогоняли меня: завтра да завтра…
— Они говорят: вы уж с месяц, говорят, обещали, а
все не съезжаете, мы, говорят, полиции дадим знать.
— Куда недели через три! Управляющий говорит, что чрез две недели рабочие придут: ломать
все будут… «Съезжайте, говорит, завтра или послезавтра…»
Но он был в затруднении, о чем думать: о письме ли старосты, о переезде ли на новую квартиру, приняться ли сводить счеты? Он терялся в приливе житейских забот и
все лежал, ворочаясь с боку на бок. По временам только слышались отрывистые восклицания: «Ах, Боже мой! Трогает жизнь, везде достает».
— Первого мая в Екатерингофе не быть! Что вы, Илья Ильич! — с изумлением говорил Волков. — Да там
все!
— Ну, как
все! Нет, не все! — лениво заметил Обломов.
— Откуда вы, Обломов? Не знает Дашеньки!
Весь город без ума, как она танцует! Сегодня мы с ним в балете; он бросит букет. Надо его ввести: он робок, еще новичок… Ах! ведь нужно ехать камелий достать…
— Не могу: я у князя Тюменева обедаю; там будут
все Горюновы и она, она… Лиденька, — прибавил он шепотом. — Что это вы оставили князя? Какой веселый дом! На какую ногу поставлен! А дача! Утонула в цветах! Галерею пристроили, gothique. [в готическом стиле (фр.).] Летом, говорят, будут танцы, живые картины. Вы будете бывать?
—
Все Захар! — пожаловался Обломов.
— У Муссинских? Помилуйте, да там полгорода бывает. Как что делать? Это такой дом, где обо
всем говорят…
— Вот это-то и скучно, что обо
всем, — сказал Обломов.
— На вас не угодишь. Да мало ли домов! Теперь у
всех дни: у Савиновых по четвергам обедают, у Маклашиных — пятницы, у Вязниковых — воскресенья, у князя Тюменева — середы. У меня все дни заняты! — с сияющими глазами заключил Волков.
— Утро почитаешь, надо быть au courant [в курсе (фр.).]
всего, знать новости.
— Нет, сегодня у вице-директора обедаю. К четвергу надо приготовить доклад — адская работа! На представления из губерний положиться нельзя. Надо проверить самому списки. Фома Фомич такой мнительный:
все хочет сам. Вот сегодня вместе после обеда и засядем.
— Нет, нет! Это напрасно, — с важностью и покровительством подтвердил Судьбинский. — Свинкин ветреная голова. Иногда черт знает какие тебе итоги выведет, перепутает
все справки. Я измучился с ним; а только нет, он не замечен ни в чем таком… Он не сделает, нет, нет! Завалялось дело где-нибудь; после отыщется.
— Так вот как:
всё в трудах! — говорил Обломов, — работаешь.
— Не
всем же быть писателями. Вот и ты ведь не пишешь, — возразил Судьбинский.
— Такой обязательный, — прибавил Судьбинский, — и нет этого, знаешь, чтоб выслужиться, подгадить, подставить ногу, опередить…
все делает, что может.
«Увяз, любезный друг, по уши увяз, — думал Обломов, провожая его глазами. — И слеп, и глух, и нем для
всего остального в мире. А выйдет в люди, будет со временем ворочать делами и чинов нахватает… У нас это называется тоже карьерой! А как мало тут человека-то нужно: ума его, воли, чувства — зачем это? Роскошь! И проживет свой век, и не пошевелится в нем многое, многое… А между тем работает с двенадцати до пяти в канцелярии, с восьми до двенадцати дома — несчастный!»
Обломов философствовал и не заметил, что у постели его стоял очень худощавый, черненький господин, заросший
весь бакенбардами, усами и эспаньолкой. Он был одет с умышленной небрежностью.
Цитаты из русской классики со словом «вся»
Предложения со словом «весь»
- Большинство гражданских пассажирских судов перемещались именно на первом уровне аномалии, где время всё ещё играет роль физической величины, но и риск полёта невелик.
- Родители – первые и главные учителя ребёнка, которые проводят больше всего времени рядом с ним.
- Гномы наверняка больше всех знают о волшебных существах подводного мира и не прочь поболтать.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «весь»
Афоризмы русских писателей со словом «весь»
- Все великое в искусстве в единственном числе.
- Если мы любим кого-нибудь, то мы стараемся сделать для него все, что только в наших силах…
- Любовь-нежность (жалость) — все отдает, и нет ей предела. И никогда она на себя не оглядывается, потому что «не ищет своего». Только одна и не ищет.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно