Тихо склонился он на руки подхватившим его козакам, и хлынула ручьем молодая кровь, подобно дорогому вину, которое несли в склянном сосуде из погреба неосторожные слуги, поскользнулись тут же у входа и разбили дорогую сулею: все разлилось на землю вино, и схватил себя за голову прибежавший хозяин, сберегавший его про лучший случай
в жизни, чтобы если приведет Бог на старости лет встретиться с товарищем юности, то чтобы помянуть бы вместе с ним прежнее, иное время, когда иначе и лучше веселился человек…
Неточные совпадения
Они, проехавши, оглянулись назад; хутор их как будто ушел
в землю; только видны были над землей две трубы скромного их домика да вершины дерев, по сучьям которых они лазили, как белки; один только дальний луг еще стлался перед ними, — тот луг, по которому они могли припомнить всю историю своей
жизни, от лет, когда катались по росистой траве его, до лет, когда поджидали
в нем чернобровую козачку, боязливо перелетавшую через него с помощию своих свежих, быстрых ног.
Разница та, что вместо насильной воли, соединившей их
в школе, они сами собою кинули отцов и матерей и бежали из родительских домов; что здесь были те, у которых уже моталась около шеи веревка и которые вместо бледной смерти увидели
жизнь — и
жизнь во всем разгуле; что здесь были те, которые, по благородному обычаю, не могли удержать
в кармане своем копейки; что здесь были те, которые дотоле червонец считали богатством, у которых, по милости арендаторов-жидов, карманы можно было выворотить без всякого опасения что-нибудь выронить.
Остап и Андрий кинулись со всею пылкостию юношей
в это разгульное море и забыли вмиг и отцовский дом, и бурсу, и все, что волновало прежде душу, и предались новой
жизни.
Но старый Тарас готовил другую им деятельность. Ему не по душе была такая праздная
жизнь — настоящего дела хотел он. Он все придумывал, как бы поднять Сечь на отважное предприятие, где бы можно было разгуляться как следует рыцарю. Наконец
в один день пришел к кошевому и сказал ему прямо...
Таким образом кончилось шумное избрание, которому, неизвестно, были ли так рады другие, как рад был Бульба: этим он отомстил прежнему кошевому; к тому же и Кирдяга был старый его товарищ и бывал с ним
в одних и тех же сухопутных и морских походах, деля суровости и труды боевой
жизни.
И часто
в тех местах, где менее всего могли ожидать их, они появлялись вдруг — и все тогда прощалось с
жизнью.
— Два года назад…
в Киеве… — повторил Андрий, стараясь перебрать все, что уцелело
в его памяти от прежней бурсацкой
жизни. Он посмотрел еще раз на нее пристально и вдруг вскрикнул во весь голос...
Все минувшее, все, что было заглушено нынешними козацкими биваками, суровой бранною
жизнью, — все всплыло разом на поверхность, потопивши,
в свою очередь, настоящее.
— Неужели они, однако ж, совсем не нашли, чем пробавить [Пробавить — поддержать.]
жизнь? Если человеку приходит последняя крайность, тогда, делать нечего, он должен питаться тем, чем дотоле брезговал; он может питаться теми тварями, которые запрещены законом, все может тогда пойти
в снедь.
Почувствовал он что-то заградившее ему уста: звук отнялся у слова; почувствовал он, что не ему, воспитанному
в бурсе и
в бранной кочевой
жизни, отвечать на такие речи, и вознегодовал на свою козацкую натуру.
Но знаю, что, может быть, несу глупые речи, и некстати, и нейдет все это сюда, что не мне, проведшему
жизнь в бурсе и на Запорожье, говорить так, как
в обычае говорить там, где бывают короли, князья и все что ни есть лучшего
в вельможном рыцарстве.
И мало того, что осуждена я на такую страшную участь; мало того, что перед концом своим должна видеть, как станут умирать
в невыносимых муках отец и мать, для спасенья которых двадцать раз готова бы была отдать
жизнь свою; мало всего этого: нужно, чтобы перед концом своим мне довелось увидать и услышать слова и любовь, какой не видала я.
— А разве ты позабыл, бравый полковник, — сказал тогда кошевой, — что у татар
в руках тоже наши товарищи, что если мы теперь их не выручим, то
жизнь их будет продана на вечное невольничество язычникам, что хуже всякой лютой смерти? Позабыл разве, что у них теперь вся казна наша, добытая христианскою кровью?
Все, какие у меня есть, дорогие кубки и закопанное
в земле золото, хату и последнюю одежду продам и заключу с вами контракт на всю
жизнь, с тем чтобы все, что ни добуду на войне, делить с вами пополам.
Они были порождение тогдашнего грубого, свирепого века, когда человек вел еще кровавую
жизнь одних воинских подвигов и закалился
в ней душою, не чуя человечества.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж,
в самом деле, я должен погубить
жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Хлестаков. Нет, я влюблен
в вас.
Жизнь моя на волоске. Если вы не увенчаете постоянную любовь мою, то я недостоин земного существования. С пламенем
в груди прошу руки вашей.
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что
жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого
в хорошем обществе никогда не услышишь.
В конце села под ивою, // Свидетельницей скромною // Всей
жизни вахлаков, // Где праздники справляются, // Где сходки собираются, // Где днем секут, а вечером // Цалуются, милуются, — // Всю ночь огни и шум.
— А потому терпели мы, // Что мы — богатыри. //
В том богатырство русское. // Ты думаешь, Матренушка, // Мужик — не богатырь? // И
жизнь его не ратная, // И смерть ему не писана //
В бою — а богатырь! // Цепями руки кручены, // Железом ноги кованы, // Спина… леса дремучие // Прошли по ней — сломалися. // А грудь? Илья-пророк // По ней гремит — катается // На колеснице огненной… // Все терпит богатырь!