Неточные совпадения
Городничий. Мотает или не мотает, а я вас, господа, предуведомил. Смотрите, по своей части я кое-какие распоряженья сделал, советую и вам. Особенно вам, Артемий Филиппович! Без сомнения, проезжающий чиновник захочет прежде всего осмотреть подведомственные вам богоугодные заведения — и потому вы сделайте
так, чтобы все было прилично: колпаки были бы чистые, и больные не походили бы
на кузнецов, как обыкновенно они ходят по-домашнему.
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или
на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные
такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание
на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые
так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете, в
таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Конечно, если он ученику сделает
такую рожу, то оно еще ничего: может быть, оно там и нужно
так, об этом я не могу судить; но вы посудите сами, если он сделает это посетителю, — это может быть очень худо: господин ревизор или другой кто может принять это
на свой счет.
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще
на днях, когда зашел было в класс наш предводитель, он скроил
такую рожу, какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал от доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Почтмейстер. Знаю, знаю… Этому не учите, это я делаю не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть нового
на свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь —
так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше, чем в «Московских ведомостях»!
Городничий. Ну, теперь не до того.
Так сделайте милость, Иван Кузьмич: если
на случай попадется жалоба или донесение, то без всяких рассуждений задерживайте.
Городничий. Да говорите, ради бога, что
такое? У меня сердце не
на месте. Садитесь, господа! Возьмите стулья! Петр Иванович, вот вам стул.
Аммос Федорович. А я
на этот счет покоен. В самом деле, кто зайдет в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу,
так он жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу
на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в ней правда и что неправда.
Послушайте ж, вы сделайте вот что: квартальный Пуговицын… он высокого роста,
так пусть стоит для благоустройства
на мосту.
Дай только, боже, чтобы сошло с рук поскорее, а там-то я поставлю уж
такую свечу, какой еще никто не ставил:
на каждую бестию купца наложу доставить по три пуда воску.
Ну, кто ж спорит: конечно, если пойдет
на правду,
так житье в Питере лучше всего.
Разговаривает все
на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит; пойдешь
на Щукин — купцы тебе кричат: «Почтенный!»;
на перевозе в лодке с чиновником сядешь; компании захотел — ступай в лавочку: там тебе кавалер расскажет про лагери и объявит, что всякая звезда значит
на небе,
так вот как
на ладони все видишь.
Иной раз все до последней рубашки спустит,
так что
на нем всего останется сертучишка да шинелишка…
И сукно
такое важное, аглицкое! рублев полтораста ему один фрак станет, а
на рынке спустит рублей за двадцать; а о брюках и говорить нечего — нипочем идут.
Он не посмотрел бы
на то, что ты чиновник, а, поднявши рубашонку,
таких бы засыпал тебе, что дня б четыре ты почесывался.
Осип. Да
на что мне она? Не знаю я разве, что
такое кровать? У меня есть ноги; я и постою. Зачем мне ваша кровать?
Хлестаков. Ну, хозяин, хозяин… Я плевать
на твоего хозяина! Что там
такое?
Городничий (робея).Извините, я, право, не виноват.
На рынке у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые и поведения хорошего. Я уж не знаю, откуда он берет
такую. А если что не
так, то… Позвольте мне предложить вам переехать со мною
на другую квартиру.
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже
на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да
на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это
такой народ, что
на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий (в сторону).Ну, слава богу! деньги взял. Дело, кажется, пойдет теперь
на лад. Я
таки ему вместо двухсот четыреста ввернул.
Городничий. Скажите!
такой просвещенный гость, и терпит — от кого же? — от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и
на свет не следовало родиться. Никак, даже темно в этой комнате?
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста
на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он
такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею
на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Смотреть никогда не мог
на них равнодушно; и если случится увидеть этак какого-нибудь бубнового короля или что-нибудь другое, то
такое омерзение нападет, что просто плюнешь.
Как можно, чтобы
такое драгоценное время убивать
на них?
Хлестаков. Чрезвычайно неприятна. Привыкши жить, comprenez vous [понимаете ли (фр.).], в свете и вдруг очутиться в дороге: грязные трактиры, мрак невежества… Если б, признаюсь, не
такой случай, который меня… (посматривает
на Анну Андреевну и рисуется перед ней)
так вознаградил за всё…
Этак ударит по плечу: «Приходи, братец, обедать!» Я только
на две минуты захожу в департамент, с тем только, чтобы сказать: «Это вот
так, это вот
так!» А там уж чиновник для письма, этакая крыса, пером только — тр, тр… пошел писать.
Хлестаков. С хорошенькими актрисами знаком. Я ведь тоже разные водевильчики… Литераторов часто вижу. С Пушкиным
на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что, брат Пушкин?» — «Да
так, брат, — отвечает, бывало, —
так как-то всё…» Большой оригинал.
И уж
так уморишься играя, что просто ни
на что не похоже.
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я
такой! я не посмотрю ни
на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается
на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Анна Андреевна. Но только какое тонкое обращение! сейчас можно увидеть столичную штучку. Приемы и все это
такое… Ах, как хорошо! Я страх люблю
таких молодых людей! я просто без памяти. Я, однако ж, ему очень понравилась: я заметила — все
на меня поглядывал.
Анна Андреевна. Ну, может быть, один какой-нибудь раз, да и то
так уж, лишь бы только. «А, — говорит себе, — дай уж посмотрю
на нее!»
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что
на сердце, то и
на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит…
Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь
на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Анна Андреевна. Об этом я уж советую вам не беспокоиться. Мы кой-что знаем
такое… (Посматривает
на дочь.)
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь: дело идет о жизни человека… (К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато.
Так вот тебе пара целковиков
на чай.
Городничий. Хорошо, хорошо, и дело ты говоришь. Там я тебе дал
на чай,
так вот еще сверх того
на баранки.
А вы — стоять
на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож
на такого человека, что хочет подать
на меня просьбу, взашей
так прямо и толкайте!
так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит
на цыпочках вслед за квартальными.)
Артемий Филиппович. Вот и смотритель здешнего училища… Я не знаю, как могло начальство поверить ему
такую должность: он хуже, чем якобинец, и
такие внушает юношеству неблагонамеренные правила, что даже выразить трудно. Не прикажете ли, я все это изложу лучше
на бумаге?
Осип. Да
так. Бог с ними со всеми! Погуляли здесь два денька — ну и довольно. Что с ними долго связываться? Плюньте
на них! не ровен час, какой-нибудь другой наедет… ей-богу, Иван Александрович! А лошади тут славные —
так бы закатили!..
Купцы. Ей-богу!
такого никто не запомнит городничего.
Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив
такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают
на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и
на Онуфрия его именины. Что делать? и
на Онуфрия несешь.
Купцы уходят. Слышен голос женщины: «Нет, ты не смеешь не допустить меня! Я
на тебя нажалуюсь ему самому. Ты не толкайся
так больно!»
Слесарша. Да мужу-то моему приказал забрить лоб в солдаты, и очередь-то
на нас не припадала, мошенник
такой! да и по закону нельзя: он женатый.
Унтер-офицерша. По ошибке, отец мой! Бабы-то наши задрались
на рынке, а полиция не подоспела, да и схвати меня. Да
так отрапортовали: два дни сидеть не могла.
Хлестаков (продолжая удерживать ее).Из любви, право из любви. Я
так только, пошутил, Марья Антоновна, не сердитесь! Я готов
на коленках у вас просить прощения. (Падает
на колени.)Простите же, простите! Вы видите, я
на коленях.
Хлестаков. Нет,
на коленях, непременно
на коленях! Я хочу знать, что
такое мне суждено: жизнь или смерть.
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность
такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла
такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже
на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что
такое хорошие правила и солидность в поступках.
Анна Андреевна. Ну вот видишь, дура, ну вот видишь: из-за тебя, этакой дряни, гость изволил стоять
на коленях; а ты вдруг вбежала как сумасшедшая. Ну вот, право, стоит, чтобы я нарочно отказала: ты недостойна
такого счастия.
Голос городничего. Как же это вы? прямо
так на перекладной и едете?
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за
такого, что и
на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!