Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом
с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят,
а потом уже бьют.
А! вот: «Спешу между прочим уведомить тебя, что приехал чиновник
с предписанием осмотреть всю губернию и особенно наш уезд (значительно поднимает палец вверх).
Лука Лукич. Что ж мне, право,
с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал от доброго сердца,
а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Я раз слушал его: ну, покамест говорил об ассириянах и вавилонянах — еще ничего,
а как добрался до Александра Македонского, то я не могу вам сказать, что
с ним сделалось.
Почтмейстер.
А что думаю? война
с турками будет.
Городничий. Какая война
с турками! Просто нам плохо будет,
а не туркам. Это уже известно: у меня письмо.
Почтмейстер.
А если так, то не будет войны
с турками.
Говорят, что я им солоно пришелся,
а я, вот ей-богу, если и взял
с иного, то, право, без всякой ненависти.
Почтмейстер. Знаю, знаю… Этому не учите, это я делаю не то чтоб из предосторожности,
а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть нового на свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо
с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи…
а назидательность какая… лучше, чем в «Московских ведомостях»!
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет,
а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» —
с большим,
с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось!
А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович,
с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович
с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у того и у другого.
А не заставши Коробкина-то дома, заворотил к Растаковскому,
а не заставши Растаковского, зашел вот к Ивану Кузьмичу, чтобы сообщить ему полученную вами новость, да, идучи оттуда, встретился
с Петром Ивановичем…
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись
с Петром Ивановичем, и говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?»
А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая, не знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
В желудке-то у меня…
с утра я ничего не ел, так желудочное трясение…» — да-с, в желудке-то у Петра Ивановича… «
А в трактир, — говорит, — привезли теперь свежей семги, так мы закусим».
А Петр-то Иванович уж мигнул пальцем и подозвал трактирщика-с, трактирщика Власа: у него жена три недели назад тому родила, и такой пребойкий мальчик, будет так же, как и отец, содержать трактир.
«Это, говорит, молодой человек, чиновник, — да-с, — едущий из Петербурга,
а по фамилии, говорит, Иван Александрович Хлестаков-с,
а едет, говорит, в Саратовскую губернию и, говорит, престранно себя аттестует: другую уж неделю живет, из трактира не едет, забирает все на счет и ни копейки не хочет платить».
Бобчинский. Сначала вы сказали,
а потом и я сказал. «Э! — сказали мы
с Петром Ивановичем. —
А с какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с.
А вот он-то и есть этот чиновник.
Городничий. Тем лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда, если старый черт,
а молодой весь наверху. Вы, господа, приготовляйтесь по своей части,
а я отправлюсь сам или вот хоть
с Петром Ивановичем, приватно, для прогулки, наведаться, не терпят ли проезжающие неприятностей. Эй, Свистунов!
Что ты сделал
с купцом Черняевым —
а?
Дай только, боже, чтобы сошло
с рук поскорее,
а там-то я поставлю уж такую свечу, какой еще никто не ставил: на каждую бестию купца наложу доставить по три пуда воску.
Анна Андреевна. Где ж, где ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (Говорит скоро.)
А все ты,
а всё за тобой. И пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает к окну и кричит.)Антон, куда, куда? Что, приехал? ревизор?
с усами!
с какими усами?
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник?
А? (
С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это!
А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали!
А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и
с той стороны, и
с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится,
а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
С проезжающим знакомится,
а потом в картишки — вот тебе и доигрался!
Одно плохо: иной раз славно наешься,
а в другой чуть не лопнешь
с голоду, как теперь, например.
А при всем том страх хотелось бы
с ним еще раз сразиться.
Жаль, что Иохим не дал напрокат кареты,
а хорошо бы, черт побери, приехать домой в карете, подкатить этаким чертом к какому-нибудь соседу-помещику под крыльцо,
с фонарями,
а Осипа сзади, одеть в ливрею.
С л у г
а (
с тарелками и салфеткой).Хозяин в последний раз уж дает.
Там в городе таскаются офицеры и народ,
а я, как нарочно, задал тону и перемигнулся
с одной купеческой дочкой…
X л е
с т
а к о в (принимая деньги).Покорнейше благодарю. Я вам тотчас пришлю их из деревни… у меня это вдруг… Я вижу, вы благородный человек. Теперь другое дело.
Хлестаков. Сделайте милость, садитесь. Я теперь вижу совершенно откровенность вашего нрава и радушие,
а то, признаюсь, я уж думал, что вы пришли
с тем, чтобы меня… (Добчинскому.)Садитесь.
Городничий (в сторону,
с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию!
А? и не покраснеет! О, да
с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги: говорят,
с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей,
а ведь,
с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете?
Городничий.
А уж я так буду рад!
А уж как жена обрадуется! У меня уже такой нрав: гостеприимство
с самого детства, особливо если гость просвещенный человек. Не подумайте, чтобы я говорил это из лести; нет, не имею этого порока, от полноты души выражаюсь.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)
А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид,
а слона повалит
с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший
с другой стороны Бобчинский летит вместе
с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте!
А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит
с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы! не нашли другого места упасть! И растянулся, как черт знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
Анна Андреевна. Ну вот, уж целый час дожидаемся,
а все ты
с своим глупым жеманством: совершенно оделась, нет, еще нужно копаться… Было бы не слушать ее вовсе. Экая досада! как нарочно, ни души! как будто бы вымерло все.
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они?
А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий?
А?
А муж, муж? (Немного отступя от окна,
с досадою.)Такой глупый: до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!
Добчинский. Нет, не генерал,
а не уступит генералу: такое образование и важные поступки-с.
Анна Андреевна. Послушай: беги к купцу Абдулину… постой, я дам тебе записочку (садится к столу, пишет записку и между тем говорит):эту записку ты отдай кучеру Сидору, чтоб он побежал
с нею к купцу Абдулину и принес оттуда вина.
А сам поди сейчас прибери хорошенько эту комнату для гостя. Там поставить кровать, рукомойник и прочее.
Артемий Филиппович. Человек десять осталось, не больше;
а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок.
С тех пор, как я принял начальство, — может быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают. Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
Этак ударит по плечу: «Приходи, братец, обедать!» Я только на две минуты захожу в департамент,
с тем только, чтобы сказать: «Это вот так, это вот так!»
А там уж чиновник для письма, этакая крыса, пером только — тр, тр… пошел писать.
Артемий Филиппович (Луке Лукичу).Страшно просто.
А отчего, и сам не знаешь.
А мы даже и не в мундирах. Ну что, как проспится да в Петербург махнет донесение? (Уходит в задумчивости вместе
с смотрителем училищ, произнеся:)Прощайте, сударыня!
Городничий. Ну, уж вы — женщины! Все кончено, одного этого слова достаточно! Вам всё — финтирлюшки! Вдруг брякнут ни из того ни из другого словцо. Вас посекут, да и только,
а мужа и поминай как звали. Ты, душа моя, обращалась
с ним так свободно, как будто
с каким-нибудь Добчинским.
Еще военный все-таки кажет из себя,
а как наденет фрачишку — ну точно муха
с подрезанными крыльями.
Осип. Да, хорошее. Вот уж на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «
А, — думаю себе (махнув рукою), — бог
с ним! я человек простой».
А вы — стоять на крыльце, и ни
с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь
с просьбою,
а хоть и не
с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Аммос Федорович (строит всех полукружием).Ради бога, господа, скорее в кружок, да побольше порядку! Бог
с ним: и во дворец ездит, и государственный совет распекает! Стройтесь на военную ногу, непременно на военную ногу! Вы, Петр Иванович, забегите
с этой стороны,
а вы, Петр Иванович, станьте вот тут.
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно
с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца,
а не то чтобы из интереса.
А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не знаю,
а мне, право, нравится такая жизнь.
Аммос Федорович. За три трехлетия представлен к Владимиру четвертой степени
с одобрения со стороны начальства. (В сторону.)
А деньги в кулаке, да кулак-то весь в огне.
Почтмейстер. Так точно-с. (В сторону.)
А он, однако ж, ничуть не горд; обо всем расспрашивает.
Добчинский.То есть оно так только говорится,
а он рожден мною так совершенно, как бы и в браке, и все это, как следует, я завершил потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите видеть, хочу, чтоб он теперь уже был совсем, то есть, законным моим сыном-с и назывался бы так, как я: Добчинский-с.