— Нет, если я попаду под поезд, и мне перережут живот, и мои внутренности смешаются с песком и намотаются на колеса, и если в этот
последний миг меня спросят: «Ну что, и теперь жизнь прекрасна?» — я скажу с благодарным восторгом: «Ах, как она прекрасна!» Сколько радости дает нам одно только зрение!
Соррини, здравствуй! верно, ты пришел //
Последний миг страдальца усладить! // Не бойся! Я тебе не сделаю // Вреда! я прежнее забыл. // Я совершил свое. Предоставляю // Тебя раскаянью и совести. // Не вечно спят они. Граница есть // Всему… но полно уж об этом!
Неточные совпадения
У ней лицо было другое, не прежнее, когда они гуляли тут, а то, с которым он оставил ее в
последний раз и которое задало ему такую тревогу. И ласка была какая-то сдержанная, все выражение лица такое сосредоточенное, такое определенное; он видел, что в догадки, намеки и наивные вопросы играть с ней нельзя, что этот ребяческий, веселый
миг пережит.
«Я буду не один, — продолжал я раскидывать, ходя как угорелый все эти
последние дни в Москве, — никогда теперь уже не буду один, как в столько ужасных лет до сих пор: со мной будет моя идея, которой я никогда не изменю, даже и в том случае, если б они мне все там понравились, и дали мне счастье, и я прожил бы с ними хоть десять лет!» Вот это-то впечатление, замечу вперед, вот именно эта-то двойственность планов и целей моих, определившаяся еще в Москве и которая не оставляла меня ни на один
миг в Петербурге (ибо не знаю, был ли такой день в Петербурге, который бы я не ставил впереди моим окончательным сроком, чтобы порвать с ними и удалиться), — эта двойственность, говорю я, и была, кажется, одною из главнейших причин многих моих неосторожностей, наделанных в году, многих мерзостей, многих даже низостей и, уж разумеется, глупостей.
Митя уселся на плетеный стульчик пред крошечным столиком, накрытым грязнейшею салфеткой. Петр Ильич примостился напротив него, и
мигом явилось шампанское. Предложили, не пожелают ли господа устриц, «первейших устриц, самого
последнего получения».
Митя вздрогнул, вскочил было, но сел опять. Затем тотчас же стал говорить громко, быстро, нервно, с жестами и в решительном исступлении. Видно было, что человек дошел до черты, погиб и ищет
последнего выхода, а не удастся, то хоть сейчас и в воду. Все это в один
миг, вероятно, понял старик Самсонов, хотя лицо его оставалось неизменным и холодным как у истукана.
Кстати, сделаю вскользь одну весьма важную для нас заметку для пояснения настоящей сущности тогдашнего положения подсудимого: эта женщина, эта любовь его до самой этой
последней минуты, до самого даже
мига ареста, пребывала для него существом недоступным, страстно желаемым, но недостижимым.