Неточные совпадения
После небольшого послеобеденного сна он приказал подать умыться и чрезвычайно долго тер мылом обе
щеки, подперши их извнутри языком; потом, взявши
с плеча трактирного слуги полотенце, вытер им со всех сторон полное свое лицо, начав из-за ушей и фыркнув прежде раза два в самое лицо трактирного слуги.
Итак, отдавши нужные приказания еще
с вечера, проснувшись поутру очень рано, вымывшись, вытершись
с ног до головы мокрою губкой, что делалось только по воскресным дням, — а в тот день случись воскресенье, — выбрившись таким образом, что
щеки сделались настоящий атлас в рассуждении гладкости и лоска, надевши фрак брусничного цвета
с искрой и потом шинель на больших медведях, он сошел
с лестницы, поддерживаемый под руку то
с одной, то
с другой стороны трактирным слугою, и сел в бричку.
Это был среднего роста, очень недурно сложенный молодец
с полными румяными
щеками,
с белыми, как снег, зубами и черными, как смоль, бакенбардами.
Но тут увидел он, что это был скорее ключник, чем ключница: ключница, по крайней мере, не бреет бороды, а этот, напротив того, брил, и, казалось, довольно редко, потому что весь подбородок
с нижней частью
щеки походил у него на скребницу из железной проволоки, какою чистят на конюшне лошадей.
Потом появились прибавления
с хозяйской стороны, изделия кухни: пирог
с головизною, куда вошли хрящ и
щеки девятипудового осетра, другой пирог —
с груздями, пряженцы, маслянцы, [Маслянцы — клецки в растопленном масле.] взваренцы.
Таким образом, уже на прокурорских дрожках доехал он к себе в гостиницу, где долго еще у него вертелся на языке всякий вздор: белокурая невеста
с румянцем и ямочкой на правой
щеке, херсонские деревни, капиталы.
Полицеймейстер в ту же минуту написал к нему записочку пожаловать на вечер, и квартальный, в ботфортах,
с привлекательным румянцем на
щеках, побежал в ту же минуту, придерживая шпагу, вприскочку на квартиру Ноздрева.
В продолжение сих дней он полоскал беспрестанно горло молоком
с фигой, которую потом съедал, и носил привязанную к
щеке подушечку из ромашки и камфары.
— Да кулебяку сделай на четыре угла. В один угол положи ты мне
щеки осетра да вязигу, в другой запусти гречневой кашицы, да грибочков
с лучком, да молок сладких, да мозгов, да еще чего знаешь там этакого…
В то самое время, когда Чичиков в персидском новом халате из золотистой термаламы, развалясь на диване, торговался
с заезжим контрабандистом-купцом жидовского происхождения и немецкого выговора, и перед ними уже лежали купленная штука первейшего голландского полотна на рубашки и две бумажные коробки
с отличнейшим мылом первостатейнейшего свойства (это было мыло то именно, которое он некогда приобретал на радзивилловской таможне; оно имело действительно свойство сообщать нежность и белизну
щекам изумительную), — в то время, когда он, как знаток, покупал эти необходимые для воспитанного человека продукты, раздался гром подъехавшей кареты, отозвавшийся легким дрожаньем комнатных окон и стен, и вошел его превосходительство Алексей Иванович Леницын.
Оказалось, что все как-то было еще лучше, чем прежде: щечки интереснее, подбородок заманчивей, белые воротнички давали тон
щеке, атласный синий галстук давал тон воротничкам; новомодные складки манишки давали тон галстуку, богатый бархатный <жилет> давал <тон> манишке, а фрак наваринского дыма
с пламенем, блистая, как шелк, давал тон всему.
Неточные совпадения
Дверь отворяется, и выставляется какая-то фигура во фризовой шинели,
с небритою бородою, раздутою губою и перевязанною
щекою; за нею в перспективе показывается несколько других.
Не глянул, как ни пробовал, // Какие рожи страшные // Ни корчил мужичок: // — Свернула мне медведица // Маненичко скулу! — // «А ты
с другой померяйся, // Подставь ей
щеку правую — // Поправит…» — Посмеялися, // Однако поднесли.
Как
с игры да
с беганья
щеки // разгораются, // Так
с хорошей песенки духом // поднимаются // Бедные, забитые…» Прочитав // торжественно // Брату песню новую (брат сказал: // «Божественно!»), // Гриша спать попробовал.
В это время к толпе подъехала на белом коне девица Штокфиш, сопровождаемая шестью пьяными солдатами, которые вели взятую в плен беспутную Клемантинку. Штокфиш была полная белокурая немка,
с высокою грудью,
с румяными
щеками и
с пухлыми, словно вишни, губами. Толпа заволновалась.
Она быстрым взглядом оглядела
с головы до ног его сияющую свежестью и здоровьем фигуру. «Да, он счастлив и доволен! — подумала она, — а я?… И эта доброта противная, за которую все так любят его и хвалят; я ненавижу эту его доброту», подумала она. Рот ее сжался, мускул
щеки затрясся на правой стороне бледного, нервного лица.