Меня это смущало, но по существу мы изменить ничего не
могли и должны были следовать за водой, которая (мы знали это наверно) должна была привести нас на реку Хунгари.
— А, Яков Васильич! — воскликнул Петр Михайлыч. — Наконец-то мы вас видим! А все эта шпилька, Настасья Петровна… Не верьте, сударь ей, не слушайте: вы
можете и должны быть литератором.
— Не взыщи, боярин! Я привык хозяйничать везде, где настоящий хозяин не помнит, что делает. Мы, поляки,
можем и должны желать, чтоб наш король был царем русским; мы присягали Сигизмунду, но Милославский целовал крест не ему, а Владиславу. Что будет, то бог весть, а теперь он делает то, что сделал бы и я на его месте.
Я считаю, что мои записки могут быть для них приятны и даже несколько полезны: в первом случае потому, что всякое сочувствие к нашим склонностям, всякий особый взгляд, особая сторона наслаждений, иногда уяснение какого-то темного чувства, не вполне прежде сознанного, —
могут и должны быть приятны; во втором случае потому, что всякая опытность и наблюдение человека, страстно к чему-нибудь привязанного, могут быть полезны для людей, разделяющих его любовь к тому же предмету.
Неточные совпадения
Рассказывают следующее. Один озабоченный градоначальник, вошед в кофейную, спросил себе рюмку водки
и, получив желаемое вместе с медною монетою в сдачу, монету проглотил, а водку вылил себе в карман. Вполне сему верю, ибо при градоначальнической озабоченности подобные пагубные смешения весьма возможны. Но при этом не
могу не сказать: вот как градоначальники
должны быть осторожны в рассмотрении своих собственных действий!
— Не
могу сказать, чтоб я был вполне доволен им, — поднимая брови
и открывая глаза, сказал Алексей Александрович. —
И Ситников не доволен им. (Ситников был педагог, которому было поручено светское воспитание Сережи.) Как я говорил вам, есть в нем какая-то холодность к тем самым главным вопросам, которые
должны трогать душу всякого человека
и всякого ребенка, — начал излагать свои мысли Алексей Александрович, по единственному, кроме службы, интересовавшему его вопросу — воспитанию сына.
И сколько бы ни внушали княгине, что в наше время молодые люди сами
должны устраивать свою судьбу, он не
могла верить этому, как не
могла бы верить тому, что в какое бы то ни было время для пятилетних детей самыми лучшими игрушками
должны быть заряженные пистолеты.
Сереже было слишком весело, слишком всё было счастливо, чтоб он
мог не поделиться со своим другом швейцаром еще семейною радостью, про которую он узнал на гулянье в Летнем Саду от племянницы графини Лидии Ивановны. Радость эта особенно важна казалась ему по совпадению с радостью чиновника
и своей радостью о том, что принесли игрушки. Сереже казалось, что нынче такой день, в который все
должны быть рады
и веселы.
Поэтому Вронский при встрече с Голенищевым дал ему тот холодный
и гордый отпор, который он умел давать людям
и смысл которого был таков: «вам
может нравиться или не нравиться мой образ жизни, но мне это совершенно всё равно: вы
должны уважать меня, если хотите меня знать».