Неточные совпадения
Ты,
дурак, слушай, коли говорят! я тебя, невежа, не стану дурному учить.
— Молчи,
дурак, — сказал Чичиков.
Одевшись, подошел он к зеркалу и чихнул опять так громко, что подошедший в это время к окну индейский петух — окно же было очень близко от земли — заболтал ему что-то вдруг и весьма скоро на своем странном языке, вероятно «желаю здравствовать», на что Чичиков сказал ему
дурака.
— Врешь, врешь, и не воображал чесать; я думаю,
дурак, еще своих напустил. Вот посмотри-ка, Чичиков, посмотри, какие уши, на-ка пощупай рукою.
— Да что же я,
дурак, что ли? ты посуди сам: зачем же приобретать вещь, решительно для меня ненужную?
Но еще более бранил себя за то, что заговорил с ним о деле, поступил неосторожно, как ребенок, как
дурак: ибо дело совсем не такого роду, чтобы быть вверену Ноздреву…
«Просто
дурак я», — говорил он сам себе.
— Партии нет возможности оканчивать, — говорил Чичиков и заглянул в окно. Он увидел свою бричку, которая стояла совсем готовая, а Селифан ожидал, казалось, мановения, чтобы подкатить под крыльцо, но из комнаты не было никакой возможности выбраться: в дверях стояли два дюжих крепостных
дурака.
— Ну, может быть, это вам так показалось: он только что масон, а такой
дурак, какого свет не производил.
— Так вы думаете, сыщете такого
дурака, который бы вам продал по двугривенному ревизскую душу?
«Что он в самом деле, — подумал про себя Чичиков, — за
дурака, что ли, принимает меня?» — и прибавил потом вслух...
— Да что в самом деле… как будто точно сурьезное дело; да я в другом месте нипочем возьму. Еще мне всякий с охотой сбудет их, чтобы только поскорей избавиться.
Дурак разве станет держать их при себе и платить за них подати!
Ну, чего ты пришел,
дурак, скажи, чего?
Экой я
дурак в самом деле!» Сказавши это, он переменил свой шотландский костюм на европейский, стянул покрепче пряжкой свой полный живот, вспрыснул себя одеколоном, взял в руки теплый картуз и бумаги под мышку и отправился в гражданскую палату совершать купчую.
Как ни глупы слова
дурака, а иногда бывают они достаточны, чтобы смутить умного человека.
Потянувши впросонках весь табак к себе со всем усердием спящего, он пробуждается, вскакивает, глядит, как
дурак, выпучив глаза, во все стороны, и не может понять, где он, что с ним было, и потом уже различает озаренные косвенным лучом солнца стены, смех товарищей, скрывшихся по углам, и глядящее в окно наступившее утро, с проснувшимся лесом, звучащим тысячами птичьих голосов, и с осветившеюся речкою, там и там пропадающею блещущими загогулинами между тонких тростников, всю усыпанную нагими ребятишками, зазывающими на купанье, и потом уже наконец чувствует, что в носу у него сидит гусар.
Логики нет никакой в мертвых душах; как же покупать мертвые души? где ж
дурак такой возьмется? и на какие слепые деньги станет он покупать их? и на какой конец, к какому делу можно приткнуть эти мертвые души? и зачем вмешалась сюда губернаторская дочка?
Так скажут многие читатели и укорят автора в несообразностях или назовут бедных чиновников
дураками, потому что щедр человек на слово «
дурак» и готов прислужиться им двадцать раз на день своему ближнему.
Довольно из десяти сторон иметь одну глупую, чтобы быть признану
дураком мимо девяти хороших.
—
Дурак! когда захочу продать, так продам. Еще пустился в рассужденья! Вот посмотрю я: если ты мне не приведешь сейчас кузнецов да в два часа не будет все готово, так я тебе такую дам потасовку… сам на себе лица не увидишь! Пошел! ступай!
— Держи, держи,
дурак! — кричал Чичиков Селифану.
Впрочем, говорят, что и без того была у них ссора за какую-то бабенку, свежую и крепкую, как ядреная репа, по выражению таможенных чиновников; что были даже подкуплены люди, чтобы под вечерок в темном переулке поизбить нашего героя; но что оба чиновника были в
дураках и бабенкой воспользовался какой-то штабс-капитан Шамшарев.
Не того ума, который умеет подтрунить над
дураком и посмеяться, но умеющего вынесть всякое оскорбление, спустить
дураку — и не раздражиться.
Но дело вот в чем: вы позабыли, что у меня есть другая служба; у меня триста душ крестьян, именье в расстройстве, а управляющий —
дурак.
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не
дурак ли я был доселе?
И выбрать вместо этого что же? — переписыванье бумаг, что может несравненно лучше производить ничему не учившийся кантонист!» И еще раз дал себе названье
дурака Андрей Иванович Тентетников.
Он увидел на месте, что приказчик был баба и
дурак со всеми качествами дрянного приказчика, то есть вел аккуратно счет кур и яиц, пряжи и полотна, приносимых бабами, но не знал ни бельмеса в уборке хлеба и посевах, а в прибавленье ко всему подозревал мужиков в покушенье на жизнь свою.
Дурака приказчика он выгнал, наместо его выбрал другого, бойкого.
Если бы даже пришлось вести дело с
дураками круглыми, он бы и тут не вдруг начал.
Когда услышал Чичиков, от слова до слова, все дело и увидел, что из-за одного слова ты произошла такая история, он оторопел. Несколько минут смотрел пристально в глаза Тентетникова и заключил: «Да он просто круглый
дурак!»
«Он совсем
дурак! — подумал про себя Чичиков. — Оборвышу позволить, а генералу не позволить!» И вслед за таким размышлением так возразил ему вслух...
— Ну, брат, извини: тебя сам черт угораздил на такую штуку. Ха, ха, ха! Попотчевать старика, подсунуть ему мертвых! Ха, ха, ха, ха! Дядя-то, дядя! В каких
дураках дядя! Ха, ха, ха, ха!
— Разумеется, я это очень понимаю. Экой
дурак старик! Ведь придет же в восемьдесят лет этакая дурь в голову! Да что, он с виду как? бодр? держится еще на ногах?
— Экой
дурак! И зубы есть?
— Чтобы отдать тебе мертвых душ? Да за такую выдумку я их тебе с землей, с жильем! Возьми себе все кладбище! Ха, ха, ха, ха! Старик-то, старик! Ха, ха, ха, ха! В каких
дураках! Ха, ха, ха, ха!
— Вот и
дурак! На Петрушку, сказано, не полагаться: Петрушка бревно.
— Вот тебе на! Как же вы,
дураки, — сказал он, оборотившись к Селифану и Петрушке, которые оба разинули рты и выпучили глаза, один сидя на козлах, другой стоя у дверец коляски, — как же вы,
дураки? Ведь вам сказано — к полковнику Кошкареву… А ведь это Петр Петрович Петух…
«
Дурак,
дурак! — думал Чичиков, — промотает все, да и детей сделает мотишками. Оставался бы себе, кулебяка, в деревне».
— Вы думаете: «
Дурак,
дурак этот Петух! зазвал обедать, а обеда до сих пор нет». Будет готов, почтеннейший. Не успеет стриженая девка косы заплесть, как он поспеет.
Кажется, как будто ее мало заботило то, о чем заботятся, или оттого, что всепоглощающая деятельность мужа ничего не оставила на ее долю, или оттого, что она принадлежала, по самому сложению своему, к тому философическому разряду людей, которые, имея и чувства, и мысли, и ум, живут как-то вполовину, на жизнь глядят вполглаза и, видя возмутительные тревоги и борьбы, говорят: «<Пусть> их,
дураки, бесятся!
— Да ведь он… знаете ли вы это? Ведь он
дурак и помешан.
«
Дурак ты, глупая скотина! — думал про себя Чичиков.
«Осел!
дурак!» — думал Чичиков, сердитый и недовольный во всю дорогу. Ехал он уже при звездах. Ночь была на небе. В деревнях были огни. Подъезжая к крыльцу, он увидел в окнах, что уже стол был накрыт для ужина.
— Уморил! — сказал Чичиков. — Этакого
дурака я еще отроду не видывал.
Вон другой
дурак еще лучше: фабрику шелковых материй завел!
— Я не могу здесь больше оставаться: мне смерть глядеть на этот беспорядок и запустенье! Вы теперь можете с ним покончить и без меня. Отберите у этого
дурака поскорее сокровище. Он только бесчестит Божий дар!
«Еще бы, — подумал Чичиков, — эдакому
дураку послал Бог двести тысяч!»
«
Дурак! — подумал Чичиков. — Да я бы за этакой тетушкой ухаживал, как нянька за ребенком!»
Он ударил по нем тут щеткой, прибавив: «Ведь какой
дурак, а в целом он составляет картину».