Неточные совпадения
Размотавши косынку, господин
велел подать
себе обед.
Накушавшись чаю, он уселся перед столом,
велел подать
себе свечу, вынул из кармана афишу, поднес ее к свече и стал читать, прищуря немного правый глаз.
Так как разговор, который путешественники
вели между
собою, был не очень интересен для читателя, то сделаем лучше, если скажем что-нибудь о самом Ноздреве, которому, может быть, доведется сыграть не вовсе последнюю роль в нашей поэме.
Черты такого необыкновенного великодушия стали ему казаться невероятными, и он подумал про
себя: «Ведь черт его знает, может быть, он просто хвастун, как все эти мотишки; наврет, наврет, чтобы поговорить да напиться чаю, а потом и уедет!» А потому из предосторожности и вместе желая несколько поиспытать его, сказал он, что недурно бы совершить купчую поскорее, потому что-де в человеке не уверен: сегодня жив, а завтра и бог
весть.
— Хорошо, хорошо,
веди себя и вперед хорошо! — сказал Чичиков и вошел в свою комнату. Проходя переднюю, он покрутил носом и сказал Петрушке: — Ты бы, по крайней мере, хоть окна отпер!
Что до того, как
вести себя, соблюсти тон, поддержать этикет, множество приличий самых тонких, а особенно наблюсти моду в самых последних мелочах, то в этом они опередили даже дам петербургских и московских.
И даже нельзя было сказать ничего такого, что бы подало намек на это, а говорили вместо того: «этот стакан нехорошо
ведет себя» или что-нибудь вроде этого.
Один раз, возвратясь к
себе домой, он нашел на столе у
себя письмо; откуда и кто принес его, ничего нельзя было узнать; трактирный слуга отозвался, что принесли-де и не
велели сказывать от кого.
В другое время и при других обстоятельствах подобные слухи, может быть, не обратили бы на
себя никакого внимания; но город N. уже давно не получал никаких совершенно
вестей.
Поздно уже, почти в сумерки, возвратился он к
себе в гостиницу, из которой было вышел в таком хорошем расположении духа, и от скуки
велел подать
себе чаю.
Он постарался сбыть поскорее Ноздрева, призвал к
себе тот же час Селифана и
велел ему быть готовым на заре, с тем чтобы завтра же в шесть часов утра выехать из города непременно, чтобы все было пересмотрено, бричка подмазана и прочее, и прочее.
Они даже не занялись разными житейскими разговорами, какие обыкновенно
ведут между
собою провожающие покойника.
Не угощай и не потчевай никого, а
веди себя лучше так, чтобы тебя угощали, а больше всего береги и копи копейку: эта вещь надежнее всего на свете.
Он вдруг смекнул и понял дело и
повел себя в отношении к товарищам точно таким образом, что они его угощали, а он их не только никогда, но даже иногда, припрятав полученное угощенье, потом продавал им же.
В отношении к начальству он
повел себя еще умнее.
Я поставлю полные баллы во всех науках тому, кто ни аза не знает, да
ведет себя похвально; а в ком я вижу дурной дух да насмешливость, я тому нуль, хотя он Солона заткни за пояс!» Так говорил учитель, не любивший насмерть Крылова за то, что он сказал: «По мне, уж лучше пей, да дело разумей», — и всегда рассказывавший с наслаждением в лице и в глазах, как в том училище, где он преподавал прежде, такая была тишина, что слышно было, как муха летит; что ни один из учеников в течение круглого года не кашлянул и не высморкался в классе и что до самого звонка нельзя было узнать, был ли кто там или нет.
Вновь съежился он, вновь принялся
вести трудную жизнь, вновь ограничил
себя во всем, вновь из чистоты и приличного положения опустился в грязь и низменную жизнь.
Все это произвело ропот, особенно когда новый начальник, точно как наперекор своему предместнику, объявил, что для него ум и хорошие успехи в науках ничего не значат, что он смотрит только на поведенье, что если человек и плохо учится, но хорошо
ведет себя, он предпочтет его умнику.
Баба приходила такой бабой, так развизгивалась, такая была хворая, больная, таких скверных, гадких наворачивала на
себя тряпок — уж откуда она их набирала, бог ее
весть.
— А вот я и здесь, — сказал, входя, хозяин и
ведя за
собой двух юношей, в летних сюртуках. Тонкие, точно ивовые хлысты, выгнало их вверх почти на целый аршин выше Петра Петровича.
— Пойдем осматривать беспорядки и беспутство мое, — говорил Хлобуев. — Конечно, вы сделали хорошо, что пообедали. Поверите ли, Константин Федорович, курицы нет в доме, — до того дожил. Свиньей
себя веду, просто свиньей!
— Есть у меня, пожалуй, трехмиллионная тетушка, — сказал Хлобуев, — старушка богомольная: на церкви и монастыри дает, но помогать ближнему тугенька. А старушка очень замечательная. Прежних времен тетушка, на которую бы взглянуть стоило. У ней одних канареек сотни четыре. Моськи, и приживалки, и слуги, каких уж теперь нет. Меньшому из слуг будет лет шестьдесят, хоть она и зовет его: «Эй, малый!» Если гость как-нибудь
себя не так
поведет, так она за обедом прикажет обнести его блюдом. И обнесут, право.
Но от удовольствия ли или от чего-нибудь другого, ребенок вдруг
повел себя нехорошо. Жена Леницына закричала...
Дело это
повело за
собою открытие и других, не менее бесчестных дел, в которых замешались даже наконец и такие люди, которых я доселе почитал честными.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь
вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках.
Хотя и взяточник, но
ведет себя очень солидно; довольно сурьёзен; несколько даже резонёр; говорит ни громко, ни тихо, ни много, ни мало.
Милон. Я подвергал ее, как прочие. Тут храбрость была такое качество сердца, какое солдату
велит иметь начальник, а офицеру честь. Признаюсь вам искренно, что показать прямой неустрашимости не имел я еще никакого случая, испытать же
себя сердечно желаю.
Стародум. От двора, мой друг, выживают двумя манерами. Либо на тебя рассердятся, либо тебя рассердят. Я не стал дожидаться ни того, ни другого. Рассудил, что лучше
вести жизнь у
себя дома, нежели в чужой передней.
Но как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная
весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали, потому что почувствовали
себя сиротами и, сверх того, боялись подпасть под ответственность за то, что повиновались такому градоначальнику, у которого на плечах вместо головы была пустая посудина. Напротив, другие хотя тоже плакали, но утверждали, что за повиновение их ожидает не кара, а похвала.