Неточные совпадения
— Что за черт! —
сказал философ Хома Брут, — сдавалось совершенно, как будто сейчас будет хутор.
— Ей-богу! —
сказал, опять остановившись,
философ. — Ни чертова кулака не видно.
Философ, пошаривши ногами во все стороны,
сказал наконец отрывисто...
— Вишь, что тут делать? —
сказал философ.
— А что? оставаться и заночевать в поле! —
сказал богослов и полез в карман достать огниво и закурить снова свою люльку. Но
философ не мог согласиться на это. Он всегда имел обыкновение упрятать на ночь полпудовую краюху хлеба и фунта четыре сала и чувствовал на этот раз в желудке своем какое-то несносное одиночество. Притом, несмотря на веселый нрав свой,
философ боялся несколько волков.
— Хутор! ей-богу, хутор! —
сказал философ.
— А что, бабуся, —
сказал философ, идя за старухой, — если бы так, как говорят… ей-богу, в животе как будто кто колесами стал ездить. С самого утра вот хоть бы щепка была во рту.
— А что, бабуся, чего тебе нужно? —
сказал философ.
— Слушай, бабуся! —
сказал философ, — теперь пост; а я такой человек, что и за тысячу золотых не захочу оскоромиться.
— Благодари пана за крупу и яйца, — говорил ректор, — и
скажи, что как только будут готовы те книги, о которых он пишет, то я тотчас пришлю. Я отдал их уже переписывать писцу. Да не забудь, мой голубе, прибавить пану, что на хуторе у них, я знаю, водится хорошая рыба, и особенно осетрина, то при случае прислал бы: здесь на базарах и нехороша и дорога. А ты, Явтух, дай молодцам по чарке горелки. Да
философа привязать, а не то как раз удерет.
— Да, соразмерный экипаж! —
сказал один из козаков, садясь на облучок сам-друг с кучером, завязавшим голову тряпицею вместо шапки, которую он успел оставить в шинке. Другие пять вместе с
философом полезли в углубление и расположились на мешках, наполненных разною закупкою, сделанною в городе.
— Любопытно бы знать, —
сказал философ, — если бы, примером, эту брику нагрузить каким-нибудь товаром — положим, солью или железными клинами: сколько потребовалось бы тогда коней?
— Эх, славное место! —
сказал философ. — Вот тут бы жить, ловить рыбу в Днепре и в прудах, охотиться с тенетами или с ружьем за стрепетами и крольшнепами! Впрочем, я думаю, и дроф немало в этих лугах. Фруктов же можно насушить и продать в город множество или, еще лучше, выкурить из них водку; потому что водка из фруктов ни с каким пенником не сравнится. Да не мешает подумать и о том, как бы улизнуть отсюда.
— Пойдем! Что ж… Я с удовольствием, —
сказал философ и отправился вслед за козаком.
— Кто? панночка? —
сказал Дорош, уже знакомый прежде нашему
философу. — Да она была целая ведьма! Я присягну, что ведьма!
— А что ж такое псарь Микита? —
сказал философ.
— А ну, пан Хома! теперь и нам пора идти к покойнице, —
сказал седой козак, обратившись к
философу, и все четверо, в том числе Спирид и Дорош, отправились в церковь, стегая кнутами собак, которых на улице было великое множество и которые со злости грызли их палки.
Вошедшие сменить
философа нашли его едва жива. Он оперся спиною в стену и, выпучив глаза, глядел неподвижно на толкавших его козаков. Его почти вывели и должны были поддерживать во всю дорогу. Пришедши на панский двор, он встряхнулся и велел себе подать кварту горелки. Выпивши ее, он пригладил на голове своей волосы и
сказал...
— Здравствуй, Хома! —
сказала она, увидев
философа. — Ай-ай-ай! что это с тобою? — вскричала она, всплеснув руками.
— Слушай,
философ! —
сказал сотник, и голос его сделался крепок и грозен, — я не люблю этих выдумок. Ты можешь это делать в вашей бурсе. А у меня не так: я уже как отдеру, так не то что ректор. Знаешь ли ты, что такое хорошие кожаные канчуки?
— Как не знать! —
сказал философ, понизив голос. — Всякому известно, что такое кожаные канчуки: при большом количестве вещь нестерпимая.
Он танцевал до тех пор, пока не наступило время полдника, и дворня, обступившая его, как водится в таких случаях, в кружок, наконец плюнула и пошла прочь,
сказавши: «Вот это как долго танцует человек!» Наконец
философ тут же лег спать, и добрый ушат холодной воды мог только пробудить его к ужину.
«Спичка тебе в язык, проклятый кнур! [Кнур — боров.]» — подумал
философ и, встав на ноги,
сказал...
Явтух молчал.
Философ не нашелся
сказать ничего.
— Ты слышал, что случилось с Хомою? —
сказал, подошедши к нему, Тиберий Горобець, который в то время был уже
философ и носил свежие усы.
Неточные совпадения
Профессор с досадой и как будто умственною болью от перерыва оглянулся на странного вопрошателя, похожего более на бурлака, чем на
философа, и перенес глаза на Сергея Ивановича, как бы спрашивая: что ж тут говорить? Но Сергей Иванович, который далеко не с тем усилием и односторонностью говорил, как профессор, и у которого в голове оставался простор для того, чтоб и отвечать профессору и вместе понимать ту простую и естественную точку зрения, с которой был сделан вопрос, улыбнулся и
сказал:
Нельзя утаить, что почти такого рода размышления занимали Чичикова в то время, когда он рассматривал общество, и следствием этого было то, что он наконец присоединился к толстым, где встретил почти всё знакомые лица: прокурора с весьма черными густыми бровями и несколько подмигивавшим левым глазом так, как будто бы говорил: «Пойдем, брат, в другую комнату, там я тебе что-то
скажу», — человека, впрочем, серьезного и молчаливого; почтмейстера, низенького человека, но остряка и
философа; председателя палаты, весьма рассудительного и любезного человека, — которые все приветствовали его, как старинного знакомого, на что Чичиков раскланивался несколько набок, впрочем, не без приятности.
— Да, хорошо, если подберешь такие обстоятельства, которые способны пустить в глаза мглу, —
сказал Чичиков, смотря тоже с удовольствием в глаза
философа, как ученик, который понял заманчивое место, объясняемое учителем.
Даже и после этого утверждения Клим не сразу узнал Томилина в пыльном сумраке лавки, набитой книгами. Сидя на низеньком, с подрезанными ножками стуле,
философ протянул Самгину руку, другой рукой поднял с пола шляпу и
сказал в глубину лавки кому-то невидимому:
Макаровское недовольство миром раздражало Клима, казалось ему неумной игрой в
философа, грубым подражанием Томилину. Он
сказал сердито и не глядя на товарища: