Неточные совпадения
Пана обокрал на
дороге какой-то цыган и продал свитку перекупке; та привезла ее снова на Сорочинскую ярмарку, но
с тех пор уже никто ничего не стал покупать у ней.
Другой цыган, ворча про себя, поднялся на ноги, два раза осветил себя искрами, будто молниями, раздул губами трут и,
с каганцом в руках, обыкновенною малороссийскою светильнею, состоящею из разбитого черепка, налитого бараньим жиром, отправился, освещая
дорогу.
С сердцем, только что не хотевшим выскочить из груди, собрался он в
дорогу и бережно спустился густым лесом в глубокий яр, называемый Медвежьим оврагом.
— Вот я и домой пришел! — говорил он, садясь на лавку у дверей и не обращая никакого внимания на присутствующих. — Вишь, как растянул вражий сын, сатана,
дорогу! Идешь, идешь, и конца нет! Ноги как будто переломал кто-нибудь. Достань-ка там, баба, тулуп, подостлать мне. На печь к тебе не приду, ей-богу, не приду: ноги болят! Достань его, там он лежит, близ покута; гляди только, не опрокинь горшка
с тертым табаком. Или нет, не тронь, не тронь! Ты, может быть, пьяна сегодня… Пусть, уже я сам достану.
Возле коровы лежал гуляка парубок
с покрасневшим, как снегирь, носом; подале храпела, сидя, перекупка,
с кремнями, синькою, дробью и бубликами; под телегою лежал цыган; на возу
с рыбой — чумак; на самой
дороге раскинул ноги бородач москаль
с поясами и рукавицами… ну, всякого сброду, как водится по ярмаркам.
«Ну, думает, нечего делать, пойду пешком: авось попадется на
дороге какой-нибудь барышник, едущий
с ярмарки, как-нибудь уже куплю коня».
«Чего мне больше ждать? — говорил сам
с собою кузнец. — Она издевается надо мною. Ей я столько же
дорог, как перержавевшая подкова. Но если ж так, не достанется, по крайней мере, другому посмеяться надо мною. Пусть только я наверное замечу, кто ей нравится более моего; я отучу…»
Кум, несмотря на всегдашнее хладнокровие, не любил уступать ей и оттого почти всегда уходил из дому
с фонарями под обоими глазами, а
дорогая половина, охая, плелась рассказывать старушкам о бесчинстве своего мужа и о претерпенных ею от него побоях.
— Встань! — сказала ласково государыня. — Если так тебе хочется иметь такие башмаки, то это нетрудно сделать. Принесите ему сей же час башмаки самые
дорогие,
с золотом! Право, мне очень нравится это простодушие! Вот вам, — продолжала государыня, устремив глаза на стоявшего подалее от других средних лет человека
с полным, но несколько бледным лицом, которого скромный кафтан
с большими перламутровыми пуговицами, показывал, что он не принадлежал к числу придворных, — предмет, достойный остроумного пера вашего!
Бережно вынул он из пазухи башмаки и снова изумился
дорогой работе и чудному происшествию минувшей ночи; умылся, оделся как можно лучше, надел то самое платье, которое достал от запорожцев, вынул из сундука новую шапку из решетиловских смушек
с синим верхом, который не надевал еще ни разу
с того времени, как купил ее еще в бытность в Полтаве; вынул также новый всех цветов пояс; положил все это вместе
с нагайкою в платок и отправился прямо к Чубу.
День клонится к вечеру. Уже солнце село. Уже и нет его. Уже и вечер: свежо; где-то мычит вол; откуда-то навеваются звуки, — верно, где-нибудь народ идет
с работы и веселится; по Днепру мелькает лодка… кому нужда до колодника! Блеснул на небе серебряный серп. Вот кто-то идет
с противной стороны по
дороге. Трудно разглядеть в темноте. Это возвращается Катерина.
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу: по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом по
дорогам и в широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои души девы; волосы льются
с зеленой головы на плечи, вода, звучно журча, бежит
с длинных волос на землю, и дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу… она сгорела бы от любви, она зацеловала бы…
Уже он хотел перескочить
с конем через узкую реку, выступившую рукавом середи
дороги, как вдруг конь на всем скаку остановился, заворотил к нему морду и — чудо, засмеялся! белые зубы страшно блеснули двумя рядами во мраке.
На другой день, когда проснулся Иван Федорович, уже толстого помещика не было. Это было одно только замечательное происшествие, случившееся
с ним на
дороге. На третий день после этого приближался он к своему хуторку.
— Ну, Иван Федорович! о чем же вы говорили вдвоем
с барышнею? — спросила
дорогою тетушка.
Дед засеял баштан на самой
дороге и перешел жить в курень; взял и нас
с собою гонять воробьев и сорок
с баштану.
По
дороге тянулось точно возов шесть. Впереди шел чумак уже
с сизыми усами. Не дошедши шагов — как бы вам сказать — на десять, он остановился.
Потихоньку побежал он, поднявши заступ вверх, как будто бы хотел им попотчевать кабана, затесавшегося на баштан, и остановился перед могилкою. Свечка погасла, на могиле лежал камень, заросший травою. «Этот камень нужно поднять!» — подумал дед и начал обкапывать его со всех сторон. Велик проклятый камень! вот, однако ж, упершись крепко ногами в землю, пихнул он его
с могилы. «Гу!» — пошло по долине. «Туда тебе и
дорога! Теперь живее пойдет дело».
Неточные совпадения
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и я сказал. «Э! — сказали мы
с Петром Ивановичем. — А
с какой стати сидеть ему здесь, когда
дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А вот он-то и есть этот чиновник.
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы
с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств
дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б
с ними изъясняться: он по-русски ни слова не знает.
Городничий (в сторону,
с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет! О, да
с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно
дороги: говорят,
с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь,
с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете?
Коли вы больше спросите, // И раз и два — исполнится // По вашему желанию, // А в третий быть беде!» // И улетела пеночка //
С своим родимым птенчиком, // А мужики гуськом // К
дороге потянулися // Искать столба тридцатого.
—
С кем встречи вы боитеся, // Идя путем-дорогою? // Чур! отвечать на спрос!