Неточные совпадения
Не говоря ни слова, встал он с места, расставил ноги свои посереди комнаты, нагнул голову немного вперед, засунул руку в задний карман горохового кафтана своего, вытащил круглую под лаком табакерку, щелкнул пальцем
по намалеванной роже какого-то бусурманского генерала и, захвативши немалую порцию табаку, растертого с золою и листьями любистка, поднес ее коромыслом к носу и вытянул носом на лету всю кучку, не дотронувшись даже до большого пальца, — и всё ни слова; да как полез в другой карман и вынул синий в клетках бумажный платок, тогда только проворчал про
себя чуть ли еще не поговорку: «Не мечите бисер перед свиньями»…
Представьте
себе, что как внесешь сот — дух пойдет
по всей комнате, вообразить нельзя какой: чист, как слеза или хрусталь дорогой, что бывает в серьгах.
Но и тут, однако ж, она находила
себе много предметов для наблюдения: ее смешило до крайности, как цыган и мужик били один другого
по рукам, вскрикивая сами от боли; как пьяный жид давал бабе киселя; как поссорившиеся перекупки перекидывались бранью и раками; как москаль, поглаживая одною рукою свою козлиную бороду, другою…
— Нет, это не по-моему: я держу свое слово; что раз сделал, тому и навеки быть. А вот у хрыча Черевика нет совести, видно, и на полшеляга: сказал, да и назад… Ну, его и винить нечего, он пень, да и полно. Все это штуки старой ведьмы, которую мы сегодня с хлопцами на мосту ругнули на все бока! Эх, если бы я был царем или паном великим, я бы первый перевешал всех тех дурней, которые позволяют
себя седлать бабам…
«Какую свитку? у меня нет никакой свитки! я знать не знаю твоей свитки!» Тот, глядь, и ушел; только к вечеру, когда жид, заперши свою конуру и пересчитавши
по сундукам деньги, накинул на
себя простыню и начал по-жидовски молиться богу, — слышит шорох… глядь — во всех окнах повыставлялись свиные рыла…
А Черевик, как будто облитый горячим кипятком, схвативши на голову горшок вместо шапки, бросился к дверям и как полоумный бежал
по улицам, не видя земли под
собою; одна усталость только заставила его уменьшить немного скорость бега.
— За что же это, кум, на нас напасть такая? Тебе еще ничего; тебя винят,
по крайней мере, за то, что у другого украл; но за что мне, несчастливцу, недобрый поклеп такой: будто у самого
себя стянул кобылу? Видно, нам, кум, на роду уже написано не иметь счастья!
Да я и позабыла… дай примерить очинок, хоть мачехин, как-то он мне придется!» Тут встала она, держа в руках зеркальце, и, наклонясь к нему головою, трепетно шла
по хате, как будто бы опасаясь упасть, видя под
собою вместо полу потолок с накладенными под ним досками, с которых низринулся недавно попович, и полки, уставленные горшками.
— Ну, дочка! пойдем скорее! Хивря с радости, что я продал кобылу, побежала, — говорил он, боязливо оглядываясь
по сторонам, — побежала закупать
себе плахт и дерюг всяких, так нужно до приходу ее все кончить!
— Да, гопак не так танцуется! То-то я гляжу, не клеится все. Что ж это рассказывает кум?.. А ну: гоп трала! гоп трала! гоп, гоп, гоп! — Так разговаривал сам с
собою подгулявший мужик средних лет, танцуя
по улице. — Ей-богу, не так танцуется гопак! Что мне лгать! ей-богу, не так! А ну: гоп трала! гоп трала! гоп, гоп, гоп!
По выходе отца своего она долго еще принаряживалась и жеманилась перед небольшим в оловянных рамках зеркалом и не могла налюбоваться
собою.
«Чего мне больше ждать? — говорил сам с
собою кузнец. — Она издевается надо мною. Ей я столько же дорог, как перержавевшая подкова. Но если ж так, не достанется,
по крайней мере, другому посмеяться надо мною. Пусть только я наверное замечу, кто ей нравится более моего; я отучу…»
Ведьма сама почувствовала, что холодно, несмотря на то что была тепло одета; и потому, поднявши руки кверху, отставила ногу и, приведши
себя в такое положение, как человек, летящий на коньках, не сдвинувшись ни одним суставом, спустилась
по воздуху, будто
по ледяной покатой горе, и прямо в трубу.
«Нет, этот, — подумал Вакула про
себя, — еще ленивее Чуба: тот,
по крайней мере, ест ложкою, а этот и руки не хочет поднять!»
Но, однако ж, успокоив
себя тем, что в следующую неделю исповедается в этом попу и с сегодняшнего же дня начнет бить
по пятидесяти поклонов через весь год, заглянул он в хату; но в ней не было никого.
Чуб не без тайного удовольствия видел, как кузнец, который никому на селе в ус не дул, сгибал в руке пятаки и подковы, как гречневые блины, тот самый кузнец лежал у ног его. Чтоб еще больше не уронить
себя, Чуб взял нагайку и ударил его три раза
по спине.
—
По отцу пойдет, — сказал старый есаул, снимая с
себя люльку и отдавая ему, — еще от колыбели не отстал, а уже думает курить люльку.
Пел и веселые песни старец и повоживал своими очами на народ, как будто зрящий; а пальцы, с приделанными к ним костями, летали как муха
по струнам, и казалось, струны сами играли; а кругом народ, старые люди, понурив головы, а молодые, подняв очи на старца, не смели и шептать между
собою.
Учитель российской грамматики, Никифор Тимофеевич Деепричастие, говаривал, что если бы все у него были так старательны, как Шпонька, то он не носил бы с
собою в класс кленовой линейки, которою, как сам он признавался, уставал бить
по рукам ленивцев и шалунов.
«У меня-с, — говорил он обыкновенно, трепля
себя по брюху после каждого слова, — многие пляшут-с мазурку; весьма многие-с; очень многие-с».
Неточные совпадения
Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко мне на почту письмо. Взглянул на адрес — вижу: «в Почтамтскую улицу». Я так и обомлел. «Ну, — думаю
себе, — верно, нашел беспорядки
по почтовой части и уведомляет начальство». Взял да и распечатал.
Городничий (бьет
себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Хлестаков. Возьмите, возьмите; это порядочная сигарка. Конечно, не то, что в Петербурге. Там, батюшка, я куривал сигарочки
по двадцати пяти рублей сотенка, просто ручки потом
себе поцелуешь, как выкуришь. Вот огонь, закурите. (Подает ему свечу.)
Как взбежишь
по лестнице к
себе на четвертый этаж — скажешь только кухарке: «На, Маврушка, шинель…» Что ж я вру — я и позабыл, что живу в бельэтаже.
Жандарм. Приехавший
по именному повелению из Петербурга чиновник требует вас сей же час к
себе. Он остановился в гостинице.