Неточные совпадения
Оглянувшись, увидела она толпу стоявших на мосту парубков,
из которых
один, одетый пощеголеватее прочих, в белой свитке и в серой шапке решетиловских смушек, подпершись в бока, молодецки поглядывал на проезжающих.
«Да, говорите себе что хотите, — думал про себя отец нашей красавицы, не пропускавший ни
одного слова
из разговора двух негоциантов, — а у меня десять мешков есть в запасе».
— Раз, за какую вину, ей-богу, уже и не знаю, только выгнали
одного черта
из пекла.
— Так, как будто бы два человека:
один наверху, другой нанизу; который
из них черт, уже и не распознаю!
— Смотрите, братцы! — говорил другой, поднимая черепок
из горшка, которого
одна только уцелевшая половина держалась на голове Черевика, — какую шапку надел на себя этот добрый молодец!
— Эге-ге-ге! да это
из одного гнезда обе птицы! Вязать их обоих вместе!
Только приезжает
из Полтавы тот самый панич в гороховом кафтане, про которого говорил я и которого
одну повесть вы, думаю, уже прочли, — привозит с собою небольшую книжечку и, развернувши посередине, показывает нам.
Они говорили только, что если бы одеть его в новый жупан, затянуть красным поясом, надеть на голову шапку
из черных смушек с щегольским синим верхом, привесить к боку турецкую саблю, дать в
одну руку малахай, в другую люльку в красивой оправе, то заткнул бы он за пояс всех парубков тогдашних.
Вот
один раз Пидорка схватила, заливаясь слезами, на руки Ивася своего: «Ивасю мой милый, Ивасю мой любый! беги к Петрусю, мое золотое дитя, как стрела
из лука; расскажи ему все: любила б его карие очи, целовала бы его белое личико, да не велит судьба моя.
Два дни и две ночи спал Петро без просыпу. Очнувшись на третий день, долго осматривал он углы своей хаты; но напрасно старался что-нибудь припомнить: память его была как карман старого скряги,
из которого полушки не выманишь. Потянувшись немного, услышал он, что в ногах брякнуло. Смотрит: два мешка с золотом. Тут только, будто сквозь сон, вспомнил он, что искал какого-то клада, что было ему
одному страшно в лесу… Но за какую цену, как достался он, этого никаким образом не мог понять.
Как молодицы, с корабликом на голове, которого верх сделан был весь
из сутозолотой парчи, с небольшим вырезом на затылке, откуда выглядывал золотой очипок, с двумя выдавшимися,
один наперед, другой назад, рожками самого мелкого черного смушка; в синих,
из лучшего полутабенеку, с красными клапанами кунтушах, важно подбоченившись, выступали поодиночке и мерно выбивали гопака.
Услужливые старухи отправили ее было уже туда, куда и Петро потащился; но приехавший
из Киева козак рассказал, что видел в лавре монахиню, всю высохшую, как скелет, и беспрестанно молящуюся, в которой земляки по всем приметам узнали Пидорку; что будто еще никто не слыхал от нее ни
одного слова; что пришла она пешком и принесла оклад к иконе Божьей Матери, исцвеченный такими яркими камнями, что все зажмуривались, на него глядя.
— Что за пропасть! в руках наших был, пан голова! — отвечали десятские. — В переулке окружили проклятые хлопцы, стали танцевать, дергать, высовывать языки, вырывать
из рук… черт с вами!.. И как мы попали на эту ворону вместо его, Бог
один знает!
Кинули жребий — и
одна девушка вышла
из толпы. Левко принялся разглядывать ее. Лицо, платье — все на ней такое же, как и на других. Заметно только было, что она неохотно играла эту роль. Толпа вытянулась вереницею и быстро перебегала от нападений хищного врага.
— «А вследствие того, приказываю тебе сей же час женить твоего сына, Левка Макогоненка, на козачке
из вашего же села, Ганне Петрыченковой, а также починить мосты на столбовой дороге и не давать обывательских лошадей без моего ведома судовым паничам, хотя бы они ехали прямо
из казенной палаты. Если же, по приезде моем, найду оное приказание мое не приведенным в исполнение, то тебя
одного потребую к ответу. Комиссар, отставной поручик Козьма Деркач-Дришпановский».
Дед не любил долго собираться: грамоту зашил в шапку; вывел коня; чмокнул жену и двух своих, как сам он называл, поросенков,
из которых
один был родной отец хоть бы и нашего брата; и поднял такую за собою пыль, как будто бы пятнадцать хлопцев задумали посереди улицы играть в кашу.
В лесу живут цыганы и выходят
из нор своих ковать железо в такую ночь, в какую
одни ведьмы ездят на кочергах своих.
Вот и карты розданы. Взял дед свои в руки — смотреть не хочется, такая дрянь: хоть бы на смех
один козырь.
Из масти десятка самая старшая, пар даже нет; а ведьма все подваливает пятериками. Пришлось остаться дурнем! Только что дед успел остаться дурнем, как со всех сторон заржали, залаяли, захрюкали морды: «Дурень! дурень! дурень!»
К счастью еще, что у ведьмы была плохая масть; у деда, как нарочно, на ту пору пары. Стал набирать карты
из колоды, только мочи нет: дрянь такая лезет, что дед и руки опустил. В колоде ни
одной карты. Пошел уже так, не глядя, простою шестеркою; ведьма приняла. «Вот тебе на! это что? Э-э, верно, что-нибудь да не так!» Вот дед карты потихоньку под стол — и перекрестил: глядь — у него на руках туз, король, валет козырей; а он вместо шестерки спустил кралю.
Подбежавши, вдруг схватил он обеими руками месяц, кривляясь и дуя, перекидывал его
из одной руки в другую, как мужик, доставший голыми руками огонь для своей люльки; наконец поспешно спрятал в карман и, как будто ни в чем не бывал, побежал далее.
Но торжеством его искусства была
одна картина, намалеванная на стене церковной в правом притворе, в которой изобразил он святого Петра в день Страшного суда, с ключами в руках, изгонявшего
из ада злого духа; испуганный черт метался во все стороны, предчувствуя свою погибель, а заключенные прежде грешники били и гоняли его кнутами, поленами и всем чем ни попало.
Прежде, бывало, в Миргороде
один судья да городничий хаживали зимою в крытых сукном тулупах, а все мелкое чиновничество носило просто нагольные; теперь же и заседатель и подкоморий отсмалили себе новые шубы
из решетиловских смушек с суконною покрышкою.
Если бы ты знала, сколько возился около него: две ночи не выходил
из кузницы; зато ни у
одной поповны не будет такого сундука.
Но в самое то время, когда кузнец готовился быть решительным, какой-то злой дух проносил пред ним смеющийся образ Оксаны, говорившей насмешливо: «Достань, кузнец, царицыны черевики, выйду за тебя замуж!» Все в нем волновалось, и он думал только об
одной Оксане. Толпы колядующих, парубки особо, девушки особо, спешили
из одной улицы в другую. Но кузнец шел и ничего не видал и не участвовал в тех веселостях, которые когда-то любил более всех.
— Неужели не выбьется
из ума моего эта негодная Оксана? — говорил кузнец, — не хочу думать о ней; а все думается, и, как нарочно, о ней
одной только.
Маленькие окна подымались, и сухощавая рука старухи, которые
одни только вместе с степенными отцами оставались в избах, высовывалась
из окошка с колбасою в руках или куском пирога.
Плетня видны были
одни остатки, потому что всякий выходивший
из дому никогда не брал палки для собак, в надежде, что будет проходить мимо кумова огорода и выдернет любую
из его плетня.
— Ваше царское величество, не прикажите казнить, прикажите миловать!
Из чего, не во гнев будь сказано вашей царской милости, сделаны черевички, что на ногах ваших? Я думаю, ни
один швец ни в
одном государстве на свете не сумеет так сделать. Боже ты мой, что, если бы моя жинка надела такие черевики!
Все вышли. Из-за горы показалась соломенная кровля: то дедовские хоромы пана Данила. За ними еще гора, а там уже и поле, а там хоть сто верст пройди, не сыщешь ни
одного козака.
Только
одну лемишку с молоком и ел старый отец и потянул вместо водки
из фляжки, бывшей у него в пазухе, какую-то черную воду.
И все мертвецы вскочили в пропасть, подхватили мертвеца и вонзили в него свои зубы. Еще
один, всех выше, всех страшнее, хотел подняться
из земли; но не мог, не в силах был этого сделать, так велик вырос он в земле; а если бы поднялся, то опрокинул бы и Карпат, и Седмиградскую и Турецкую землю; немного только подвинулся он, и пошло от того трясение по всей земле. И много поопрокидывалось везде хат. И много задавило народу.
Нередко бывало по всему миру, что земля тряслась от
одного конца до другого: то оттого делается, толкуют грамотные люди, что есть где-то близ моря гора,
из которой выхватывается пламя и текут горящие реки.
Сбежавшаяся дворня, состоявшая
из поварихи,
одной бабы и двух девок в шерстяных исподницах, после первых восклицаний...
Да что ж эдак рассказывать?
Один выгребает
из печки целый час уголь для своей трубки, другой зачем-то побежал за комору. Что, в самом деле!.. Добро бы поневоле, а то ведь сами же напросились. Слушать так слушать!
Неточные совпадения
Господа актеры особенно должны обратить внимание на последнюю сцену. Последнее произнесенное слово должно произвесть электрическое потрясение на всех разом, вдруг. Вся группа должна переменить положение в
один миг ока. Звук изумления должен вырваться у всех женщин разом, как будто
из одной груди. От несоблюдения сих замечаний может исчезнуть весь эффект.
Городничий (бьет себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран,
из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни
один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Анна Андреевна. Очень почтительным и самым тонким образом. Все чрезвычайно хорошо говорил. Говорит: «Я, Анна Андреевна,
из одного только уважения к вашим достоинствам…» И такой прекрасный, воспитанный человек, самых благороднейших правил! «Мне, верите ли, Анна Андреевна, мне жизнь — копейка; я только потому, что уважаю ваши редкие качества».
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть
одна половина
из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Да и мигнул Орефьевне: // И бабы, что протискались // Поближе к господам, // Креститься тоже начали, //
Одна так даже всхлипнула // Вподобие дворового. // («Урчи! вдова Терентьевна! // Старуха полоумная!» — // Сказал сердито Влас.) //
Из тучи солнце красное // Вдруг выглянуло; музыка // Протяжная и тихая // Послышалась с реки…