Неточные совпадения
Ну, тот уже был такой панич,
что хоть сейчас нарядить в заседатели или подкомории.
—
Ну, Солопий, вот, как видишь, я и дочка твоя полюбили друг друга так,
что хоть бы и навеки жить вместе.
—
Что ж, Параска, — сказал Черевик, оборотившись и смеясь к своей дочери, — может, и в самом деле, чтобы уже, как говорят, вместе и того… чтобы и паслись на одной траве!
Что? по рукам? А ну-ка, новобранный зять, давай магарычу!
—
Ну, так: ему если пьяница да бродяга, так и его масти. Бьюсь об заклад, если это не тот самый сорванец, который увязался за нами на мосту. Жаль,
что до сих пор он не попадется мне: я бы дала ему знать.
— Нет, это не по-моему: я держу свое слово;
что раз сделал, тому и навеки быть. А вот у хрыча Черевика нет совести, видно, и на полшеляга: сказал, да и назад…
Ну, его и винить нечего, он пень, да и полно. Все это штуки старой ведьмы, которую мы сегодня с хлопцами на мосту ругнули на все бока! Эх, если бы я был царем или паном великим, я бы первый перевешал всех тех дурней, которые позволяют себя седлать бабам…
— А
ну, жена, достань-ка там в возу баклажку! — говорил кум приехавшей с ним жене, — мы черпнем ее с добрыми людьми; проклятые бабы понапугали нас так,
что и сказать стыдно.
—
Ну, дочка! пойдем скорее! Хивря с радости,
что я продал кобылу, побежала, — говорил он, боязливо оглядываясь по сторонам, — побежала закупать себе плахт и дерюг всяких, так нужно до приходу ее все кончить!
Ну, если где парубок и девка живут близко один от другого… сами знаете,
что выходит.
Но все бы Коржу и в ум не пришло что-нибудь недоброе, да раз —
ну, это уже и видно,
что никто другой, как лукавый дернул, — вздумалось Петрусю, не обсмотревшись хорошенько в сенях, влепить поцелуй, как говорят, от всей души, в розовые губки козачки, и тот же самый лукавый, — чтоб ему, собачьему сыну, приснился крест святой! — настроил сдуру старого хрена отворить дверь хаты.
— Да, гопак не так танцуется! То-то я гляжу, не клеится все.
Что ж это рассказывает кум?.. А
ну: гоп трала! гоп трала! гоп, гоп, гоп! — Так разговаривал сам с собою подгулявший мужик средних лет, танцуя по улице. — Ей-богу, не так танцуется гопак!
Что мне лгать! ей-богу, не так! А
ну: гоп трала! гоп трала! гоп, гоп, гоп!
—
Ну, сват, вспомнил время! Тогда от Кременчуга до самых Ромен не насчитывали и двух винниц. А теперь… Слышал ли ты,
что повыдумали проклятые немцы? Скоро, говорят, будут курить не дровами, как все честные христиане, а каким-то чертовским паром. — Говоря эти слова, винокур в размышлении глядел на стол и на расставленные на нем руки свои. — Как это паром — ей-богу, не знаю!
— Свадьбу? Дал бы я тебе свадьбу!..
Ну, да для именитого гостя… завтра вас поп и обвенчает. Черт с вами! Пусть комиссар увидит,
что значит исправность!
Ну, ребята, теперь спать! Ступайте по домам!.. Сегодняшний случай припомнил мне то время, когда я… — При сих словах голова пустил обыкновенный свой важный и значительный взгляд исподлобья.
А как еще впутается какой-нибудь родич, дед или прадед, —
ну, тогда и рукой махни: чтоб мне поперхнулось за акафистом великомученице Варваре, если не чудится,
что вот-вот сам все это делаешь, как будто залез в прадедовскую душу или прадедовская душа шалит в тебе…
Ну, сами знаете,
что в тогдашние времена если собрать со всего Батурина грамотеев, то нечего и шапки подставлять, — в одну горсть можно было всех уложить.
—
Ну, дурень же я был! Король козырей!
Что! приняла? а? Кошачье отродье!.. А туза не хочешь? Туз! валет!..
Ну, скажешь что-нибудь подобное там, ведь тебя же осмеют все!»
Что ж бы, вы думали, он сказал на это?
А тот…
ну, бог с ним! он думает,
что без его сказок и обойтиться нельзя.
— Смейся, смейся! — говорил кузнец, выходя вслед за ними. — Я сам смеюсь над собою! Думаю, и не могу вздумать, куда девался ум мой. Она меня не любит, —
ну, бог с ней! будто только на всем свете одна Оксана. Слава богу, дивчат много хороших и без нее на селе. Да
что Оксана? с нее никогда не будет доброй хозяйки; она только мастерица рядиться. Нет, полно, пора перестать дурачиться.
—
Ну, Вакула! — пропищал черт, все так же не слезая с шеи, как бы опасаясь, чтобы он не убежал, — ты знаешь,
что без контракта ничего не делают.
— Как
что?
чего мы стоим? отнимем мешок!
ну, приступай!
—
Чего ж вы испугались? посмотрим. А ну-ка, чоловиче, прошу не погневиться,
что не называем по имени и отчеству, вылезай из мешка!
—
Ну, будет с тебя, вставай! старых людей всегда слушай! Забудем все,
что было меж нами!
Ну, теперь говори,
чего тебе хочется?
Невозможно описать,
что происходило со мною: в ухе так и щекочет, так и щекочет…
ну, хоть на стену!
— И ты поверил ему! Врет он, проклятый! Когда-нибудь попаду, право, поколочу его собственными руками. О, я ему поспущу жиру! Впрочем, нужно наперед поговорить с нашим подсудком, нельзя ли судом с него стребовать… Но не об этом теперь дело.
Ну,
что ж, обед был хороший?
— А! — сказала тетушка и посмотрела пристально на Ивана Федоровича, который, покраснев, потупил глаза в землю. Новая мысль быстро промелькнула в ее голове. —
Ну,
что ж? — спросила она с любопытством и живо, — какие у ней брови?
— А! — сказала тетушка, будучи довольна замечанием Ивана Федоровича, который, однако ж, не имел и в мыслях сказать этим комплимент. — Какое ж было на ней платье? хотя, впрочем, теперь трудно найти таких плотных материй, какая вот хоть бы, например, у меня на этом капоте. Но не об этом дело.
Ну,
что ж, ты говорил о чем-нибудь с нею?
—
Ну, Иван Федорович! о
чем же вы говорили вдвоем с барышнею? — спросила дорогою тетушка.
Но деду более всего любо было то,
что чумаков каждый день возов пятьдесят проедет. Народ, знаете, бывалый: пойдет рассказывать — только уши развешивай! А деду это все равно
что голодному галушки. Иной раз, бывало, случится встреча с старыми знакомыми, — деда всякий уже знал, — можете посудить сами,
что бывает, когда соберется старье: тара, тара, тогда-то да тогда-то, такое-то да такое-то было…
ну, и разольются! вспомянут бог знает когдашнее.
—
Что ж вы, хлопцы, — сказал дед, — рты свои разинули? танцуйте, собачьи дети! Где, Остап, твоя сопилка? А ну-ка козачка! Фома, берись в боки!
ну! вот так! гей, гоп!
— Вишь! — стал дед и руками подперся в боки, и глядит: свечка потухла; вдали и немного подалее загорелась другая. — Клад! — закричал дед. — Я ставлю бог знает
что, если не клад! — и уже поплевал было в руки, чтобы копать, да спохватился,
что нет при нем ни заступа, ни лопаты. — Эх, жаль!
ну, кто знает, может быть, стоит только поднять дерн, а он тут и лежит, голубчик! Нечего делать, назначить, по крайней мере, место, чтобы не позабыть после!
Вот, перетянувши сломленную, видно вихрем, порядочную ветку дерева, навалил он ее на ту могилку, где горела свечка, и пошел по дорожке. Молодой дубовый лес стал редеть; мелькнул плетень. «
Ну, так! не говорил ли я, — подумал дед, —
что это попова левада? Вот и плетень его! теперь и версты нет до баштана».
«
Ну, хорошо,
что догадался взять с собою заступ.
Глядь — дед.
Ну, кто его знает! Ей-богу, думали,
что бочка лезет. Признаюсь, хоть оно и грешно немного, а, право, смешно показалось, когда седая голова деда вся была окунута в помои и обвешана корками с арбузов и дыней.
— Вишь, чертова баба! — сказал дед, утирая голову полою, — как опарила! как будто свинью перед Рождеством!
Ну, хлопцы, будет вам теперь на бублики! Будете, собачьи дети, ходить в золотых жупанах! Посмотрите-ка, посмотрите сюда,
что я вам принес! — сказал дед и открыл котел.
Что ж бы, вы думали, такое там было?
ну, по малой мере, подумавши, хорошенько, а? золото? Вот то-то,
что не золото: сор, дрязг… стыдно сказать,
что такое. Плюнул дед, кинул котел и руки после того вымыл.
— А ну-те, ребята, давайте крестить! — закричит к нам. — Так его! так его! хорошенько! — и начнет класть кресты. А то проклятое место, где не вытанцывалось, загородил плетнем, велел кидать все,
что ни есть непотребного, весь бурьян и сор, который выгребал из баштана.