Неточные совпадения
Еще бы ничего, пусть уже высшее лакейство, нет, какой-нибудь оборванный мальчишка, посмотреть — дрянь, который копается
на заднем дворе, и тот пристанет; и начнут со всех сторон притопывать
ногами.
На балы если вы едете, то именно для того, чтобы повертеть
ногами и позевать в руку; а у нас соберется в одну хату толпа девушек совсем не для балу, с веретеном, с гребнями; и сначала будто и делом займутся: веретена шумят, льются песни, и каждая не подымет и глаз в сторону; но только нагрянут в хату парубки с скрыпачом — подымется крик, затеется шаль, пойдут танцы и заведутся такие штуки, что и рассказать нельзя.
Латыньщик увидел грабли и спрашивает отца: «Как это, батьку, по-вашему называется?» Да и наступил, разинувши рот,
ногою на зубцы.
Не говоря ни слова, встал он с места, расставил
ноги свои посереди комнаты, нагнул голову немного вперед, засунул руку в задний карман горохового кафтана своего, вытащил круглую под лаком табакерку, щелкнул пальцем по намалеванной роже какого-то бусурманского генерала и, захвативши немалую порцию табаку, растертого с золою и листьями любистка, поднес ее коромыслом к носу и вытянул носом
на лету всю кучку, не дотронувшись даже до большого пальца, — и всё ни слова; да как полез в другой карман и вынул синий в клетках бумажный платок, тогда только проворчал про себя чуть ли еще не поговорку: «Не мечите бисер перед свиньями»…
Этот темно-коричневый кафтан, прикосновение к которому, казалось, превратило бы его в пыль; длинные, валившиеся по плечам охлопьями черные волосы; башмаки, надетые
на босые загорелые
ноги, — все это, казалось, приросло к нему и составляло его природу.
— Сюда, Афанасий Иванович! Вот тут плетень пониже, поднимайте
ногу, да не бойтесь: дурень мой отправился
на всю ночь с кумом под возы, чтоб москали
на случай не подцепили чего.
Это быстро разнеслось по всем углам уже утихнувшего табора; и все считали преступлением не верить, несмотря
на то что продавица бубликов, которой подвижная лавка была рядом с яткою шинкарки, раскланивалась весь день без надобности и писала
ногами совершенное подобие своего лакомого товара.
«Ай! ай! ай!» — отчаянно закричал один, повалившись
на лавку в ужасе и болтая
на ней руками и
ногами.
Продавец помолчал, посмотрел
на него с
ног до головы и сказал с спокойным видом, не останавливаясь и не выпуская из рук узды...
Люди,
на угрюмых лицах которых, кажется, век не проскальзывала улыбка, притопывали
ногами и вздрагивали плечами.
Как теперь помню — покойная старуха, мать моя, была еще жива, — как в долгий зимний вечер, когда
на дворе трещал мороз и замуровывал наглухо узенькое стекло нашей хаты, сидела она перед гребнем, выводя рукою длинную нитку, колыша
ногою люльку и напевая песню, которая как будто теперь слышится мне.
Опять, как же и не взять: всякого проберет страх, когда нахмурит он, бывало, свои щетинистые брови и пустит исподлобья такой взгляд, что, кажется, унес бы
ноги бог знает куда; а возьмешь — так
на другую же ночь и тащится в гости какой-нибудь приятель из болота, с рогами
на голове, и давай душить за шею, когда
на шее монисто, кусать за палец, когда
на нем перстень, или тянуть за косу, когда вплетена в нее лента.
Очнувшись, снял он со стены дедовскую нагайку и уже хотел было покропить ею спину бедного Петра, как откуда ни возьмись шестилетний брат Пидоркин, Ивась, прибежал и в испуге схватил ручонками его за
ноги, закричав: «Тятя, тятя! не бей Петруся!» Что прикажешь делать? у отца сердце не каменное: повесивши нагайку
на стену, вывел он его потихоньку из хаты: «Если ты мне когда-нибудь покажешься в хате или хоть только под окнами, то слушай, Петро: ей-богу, пропадут черные усы, да и оселедец твой, вот уже он два раза обматывается около уха, не будь я Терентий Корж, если не распрощается с твоею макушей!» Сказавши это, дал он ему легонькою рукою стусана в затылок, так что Петрусь, невзвидя земли, полетел стремглав.
Ведьма топнула
ногою: синее пламя выхватилось из земли; середина ее вся осветилась и стала как будто из хрусталя вылита; и все, что ни было под землею, сделалось видимо как
на ладони.
Два дни и две ночи спал Петро без просыпу. Очнувшись
на третий день, долго осматривал он углы своей хаты; но напрасно старался что-нибудь припомнить: память его была как карман старого скряги, из которого полушки не выманишь. Потянувшись немного, услышал он, что в
ногах брякнуло. Смотрит: два мешка с золотом. Тут только, будто сквозь сон, вспомнил он, что искал какого-то клада, что было ему одному страшно в лесу… Но за какую цену, как достался он, этого никаким образом не мог понять.
— Потанцевать?.. эх вы, замысловатые девушки! — протяжно произнес Каленик, смеясь и грозя пальцем и оступаясь, потому что
ноги его не могли держаться
на одном месте. — А дадите перецеловать себя? Всех перецелую, всех!.. — И косвенными шагами пустился бежать за ними.
— Провалитесь, проклятые сорванцы! — кричал голова, отбиваясь и притопывая
на них
ногами. — Что я вам за Ганна! Убирайтесь вслед за отцами
на виселицу, чертовы дети! Поприставали, как мухи к меду! Дам я вам Ганны!..
— Гуляй, козацкая голова! — говорил дюжий повеса, ударив
ногою в
ногу и хлопнув руками. — Что за роскошь! Что за воля! Как начнешь беситься — чудится, будто поминаешь давние годы. Любо, вольно
на сердце; а душа как будто в раю. Гей, хлопцы! Гей, гуляй!..
— Когда бог поможет, то сею осенью, может, и закурим.
На Покров, бьюсь об заклад, что пан голова будет писать
ногами немецкие крендели по дороге.
— И ты, сват, — отозвалась сидевшая
на лежанке, поджавши под себя
ноги, свояченица, — будешь все это время жить у нас без жены?
— Вот я и домой пришел! — говорил он, садясь
на лавку у дверей и не обращая никакого внимания
на присутствующих. — Вишь, как растянул вражий сын, сатана, дорогу! Идешь, идешь, и конца нет!
Ноги как будто переломал кто-нибудь. Достань-ка там, баба, тулуп, подостлать мне.
На печь к тебе не приду, ей-богу, не приду:
ноги болят! Достань его, там он лежит, близ покута; гляди только, не опрокинь горшка с тертым табаком. Или нет, не тронь, не тронь! Ты, может быть, пьяна сегодня… Пусть, уже я сам достану.
— Эге! влезла свинья в хату, да и лапы сует
на стол, — сказал голова, гневно подымаясь с своего места; но в это время увесистый камень, разбивши окно вдребезги, полетел ему под
ноги. Голова остановился. — Если бы я знал, — говорил он, подымая камень, — какой это висельник швырнул, я бы выучил его, как кидаться! Экие проказы! — продолжал он, рассматривая его
на руке пылающим взглядом. — Чтобы он подавился этим камнем…
Погляди
на белые
ноги мои: они много ходили; не по коврам только, по песку горячему, по земле сырой, по колючему терновнику они ходили; а
на очи мои, посмотри
на очи: они не глядят от слез…
Возле коровы лежал гуляка парубок с покрасневшим, как снегирь, носом; подале храпела, сидя, перекупка, с кремнями, синькою, дробью и бубликами; под телегою лежал цыган;
на возу с рыбой — чумак;
на самой дороге раскинул
ноги бородач москаль с поясами и рукавицами… ну, всякого сброду, как водится по ярмаркам.
Как бы хорошо теперь лежать, поджавши под себя
ноги,
на лежанке, курить спокойно люльку и слушать сквозь упоительную дремоту колядки и песни веселых парубков и девушек, толпящихся кучами под окнами.
Ведьма сама почувствовала, что холодно, несмотря
на то что была тепло одета; и потому, поднявши руки кверху, отставила
ногу и, приведши себя в такое положение, как человек, летящий
на коньках, не сдвинувшись ни одним суставом, спустилась по воздуху, будто по ледяной покатой горе, и прямо в трубу.
— Ты? — сказала, скоро и надменно поглядев
на него, Оксана. — Посмотрю я, где ты достанешь черевики, которые могла бы я надеть
на свою
ногу. Разве принесешь те самые, которые носит царица.
В другом месте девушки ловили парубка, подставляли ему
ногу, и он летел вместе с мешком стремглав
на землю.
Чудно снова показалось кузнецу, когда он понесся в огромной карете, качаясь
на рессорах, когда с обеих сторон мимо его бежали назад четырехэтажные домы и мостовая, гремя, казалось, сама катилась под
ноги лошадям.
— Что за лестница! — шептал про себя кузнец, — жаль
ногами топтать. Экие украшения? Вот, говорят, лгут сказки! кой черт лгут! боже ты мой, что за перила! какая работа! тут одного железа рублей
на пятьдесят пошло!
Чуб выпучил глаза, когда вошел к нему кузнец, и не знал, чему дивиться: тому ли, что кузнец воскрес, тому ли, что кузнец смел к нему прийти, или тому, что он нарядился таким щеголем и запорожцем. Но еще больше изумился он, когда Вакула развязал платок и положил перед ним новехонькую шапку и пояс, какого не видано было
на селе, а сам повалился ему в
ноги и проговорил умоляющим голосом...
Чуб не без тайного удовольствия видел, как кузнец, который никому
на селе в ус не дул, сгибал в руке пятаки и подковы, как гречневые блины, тот самый кузнец лежал у
ног его. Чтоб еще больше не уронить себя, Чуб взял нагайку и ударил его три раза по спине.
Сел и стал писать листы в козацкое войско; а пани Катерина начала качать
ногою люльку, сидя
на лежанке.
Руби, козак! гуляй, козак! тешь молодецкое сердце; но не заглядывайся
на золотые сбруи и жупаны! топчи под
ноги золото и каменья!
Глаз не смеет оглянуть их; а
на вершину иных не заходила и
нога человечья.
Уже совсем ослабела она и лениво топала
ногами на одном месте, думая, что танцует горлицу.
Острые сучья царапают белое лицо и плеча; ветер треплет расплетенные косы; давние листья шумят под
ногами ее — ни
на что не глядит она.
П*** пехотный полк был совсем не такого сорта, к какому принадлежат многие пехотные полки; и, несмотря
на то, что он большею частию стоял по деревням, однако ж был
на такой
ноге, что не уступал иным и кавалерийским.
То вдруг он прыгал
на одной
ноге, а тетушка, глядя
на него, говорила с важным видом: «Да, ты должен прыгать, потому что ты теперь уже женатый человек».
Я был тогда малый подвижной. Старость проклятая! теперь уже не пойду так; вместо всех выкрутасов
ноги только спотыкаются. Долго глядел дед
на нас, сидя с чумаками. Я замечаю, что у него
ноги не постоят
на месте: так, как будто их что-нибудь дергает.
Только что дошел, однако ж, до половины и хотел разгуляться и выметнуть
ногами на вихорь какую-то свою штуку, — не подымаются
ноги, да и только!
Потихоньку побежал он, поднявши заступ вверх, как будто бы хотел им попотчевать кабана, затесавшегося
на баштан, и остановился перед могилкою. Свечка погасла,
на могиле лежал камень, заросший травою. «Этот камень нужно поднять!» — подумал дед и начал обкапывать его со всех сторон. Велик проклятый камень! вот, однако ж, упершись крепко
ногами в землю, пихнул он его с могилы. «Гу!» — пошло по долине. «Туда тебе и дорога! Теперь живее пойдет дело».
Со страхом оборотился он: боже ты мой, какая ночь! ни звезд, ни месяца; вокруг провалы; под
ногами круча без дна; над головою свесилась гора и вот-вот, кажись, так и хочет оборваться
на него! И чудится деду, что из-за нее мигает какая-то харя: у! у! нос — как мех в кузнице; ноздри — хоть по ведру воды влей в каждую! губы, ей-богу, как две колоды! красные очи выкатились наверх, и еще и язык высунула и дразнит!