Неточные совпадения
Не говоря ни слова, встал он с места, расставил ноги свои посереди комнаты, нагнул
голову немного вперед, засунул руку в задний карман горохового кафтана своего, вытащил круглую под лаком табакерку, щелкнул пальцем по намалеванной роже какого-то бусурманского генерала и, захвативши немалую порцию табаку, растертого с золою и листьями любистка, поднес ее коромыслом к носу и вытянул носом
на лету всю кучку, не дотронувшись даже до большого пальца, — и всё ни слова; да как полез в другой карман и вынул синий в клетках бумажный платок, тогда только проворчал про себя чуть ли еще не поговорку: «Не мечите бисер перед свиньями»…
— Чтоб ты подавился, негодный бурлак! Чтоб твоего отца горшком в
голову стукнуло! Чтоб он подскользнулся
на льду, антихрист проклятый! Чтоб ему
на том свете черт бороду обжег!
Встреча с кумовьями, давно не видавшимися, выгнала
на время из
головы это неприятное происшествие, заставив наших путешественников поговорить об ярмарке и отдохнуть немного после дальнего пути.
Ломается воз, звенит железо, гремят сбрасываемые
на землю доски, и закружившаяся
голова недоумевает, куда обратиться.
Высокий храбрец в непобедимом страхе подскочил под потолок и ударился
головою об перекладину; доски посунулись, и попович с громом и треском полетел
на землю.
Продавец помолчал, посмотрел
на него с ног до
головы и сказал с спокойным видом, не останавливаясь и не выпуская из рук узды...
— А! Голопупенко, Голопупенко! — закричал, обрадовавшись, Солопий. — Вот, кум, это тот самый, о котором я говорил тебе. Эх, хват! вот Бог убей меня
на этом месте, если не высуслил при мне кухоль мало не с твою
голову, и хоть бы раз поморщился.
Беспечные! даже без детской радости, без искры сочувствия, которых один хмель только, как механик своего безжизненного автомата, заставляет делать что-то подобное человеческому, они тихо покачивали охмелевшими
головами, подплясывая за веселящимся народом, не обращая даже глаз
на молодую чету.
Однако же добрые люди качали слегка
головами, глядя
на житье их.
Вот и померещилось, — еще бы ничего, если бы одному, а то именно всем, — что баран поднял
голову, блудящие глаза его ожили и засветились, и вмиг появившиеся черные щетинистые усы значительно заморгали
на присутствующих.
Все тотчас узнали
на бараньей
голове рожу Басаврюка; тетка деда моего даже думала уже, что вот-вот попросит водки…
Посмотри, посмотри! — продолжала она, положив
голову на плечо ему и подняв глаза вверх, где необъятно синело теплое украинское небо, завешенное снизу кудрявыми ветвями стоявших перед ними вишен.
Я не посмотрю
на какого-нибудь
голову.
[Черт бы явился его отцу! (укр.).] что он
голова, что он обливает людей
на морозе холодною водою, так и нос поднял!
— Вон твоя хата! — закричали они ему, уходя и показывая
на избу, гораздо поболее прочих, принадлежавшую сельскому
голове. Каленик послушно побрел в ту сторону, принимаясь снова бранить
голову.
О, этот
голова важное лицо
на селе.
В мирской сходке, или громаде, несмотря
на то что власть его ограничена несколькими голосами,
голова всегда берет верх и почти по своей воле высылает, кого ему угодно, ровнять и гладить дорогу или копать рвы.
И с той поры
голова, об чем бы ни заговорили с ним, всегда умеет поворотить речь
на то, как он вез царицу и сидел
на козлах царской кареты.
Голова терпеть не может щегольства: носит всегда свитку черного домашнего сукна, перепоясывается шерстяным цветным поясом, и никто никогда не видал его в другом костюме, выключая разве только времени проезда царицы в Крым, когда
на нем был синий козацкий жупан.
Голова вдов; но у него живет в доме свояченица, которая варит обедать и ужинать, моет лавки, белит хату, прядет ему
на рубашки и заведывает всем домом.
На селе поговаривают, будто она совсем ему не родственница; но мы уже видели, что у
головы много недоброжелателей, которые рады распускать всякую клевету.
Но мы почти все уже рассказали, что нужно, о
голове; а пьяный Каленик не добрался еще и до половины дороги и долго еще угощал
голову всеми отборными словами, какие могли только вспасть
на лениво и несвязно поворачивавшийся язык его.
При сем слове Левко не мог уже более удержать своего гнева. Подошедши
на три шага к нему, замахнулся он со всей силы, чтобы дать треуха, от которого незнакомец, несмотря
на свою видимую крепость, не устоял бы, может быть,
на месте; но в это время свет пал
на лицо его, и Левко остолбенел, увидевши, что перед ним стоял отец его. Невольное покачивание
головою и легкий сквозь зубы свист одни только выразили его изумление. В стороне послышался шорох; Ганна поспешно влетела в хату, захлопнув за собою дверь.
— Прощай, красавица! — вскричал другой; но
на сей раз полетел стремглав от тяжелого толчка
головы.
— Провалитесь, проклятые сорванцы! — кричал
голова, отбиваясь и притопывая
на них ногами. — Что я вам за Ганна! Убирайтесь вслед за отцами
на виселицу, чертовы дети! Поприставали, как мухи к меду! Дам я вам Ганны!..
— Да,
голову. Что он, в самом деле, задумал! Он управляется у нас, как будто гетьман какой. Мало того что помыкает, как своими холопьями, еще и подъезжает к дивчатам нашим. Ведь, я думаю,
на всем селе нет смазливой девки, за которою бы не волочился
голова.
— Гуляй, козацкая
голова! — говорил дюжий повеса, ударив ногою в ногу и хлопнув руками. — Что за роскошь! Что за воля! Как начнешь беситься — чудится, будто поминаешь давние годы. Любо, вольно
на сердце; а душа как будто в раю. Гей, хлопцы! Гей, гуляй!..
Казалось, будто широкая труба с какой-нибудь винокурни, наскуча сидеть
на своей крыше, задумала прогуляться и чинно уселась за столом в хате
головы.
На конце стола курил люльку один из сельских десятских, составлявших команду
головы, сидевший из почтения к хозяину в свитке.
— Скоро же вы думаете, — сказал
голова, оборотившись к винокуру и кладя крест
на зевнувший рот свой, — поставить вашу винокурню?
— Когда бог поможет, то сею осенью, может, и закурим.
На Покров, бьюсь об заклад, что пан
голова будет писать ногами немецкие крендели по дороге.
— Дай бог, — сказал
голова, выразив
на лице своем что-то подобное улыбке. — Теперь еще, слава богу, винниц развелось немного. А вот в старое время, когда провожал я царицу по Переяславской дороге, еще покойный Безбородько… [Безбородко — секретарь Екатерины II, в качестве министра иностранных дел сопровождал ее во время поездки в Крым.]
— Будто не хороша? — спросил
голова, устремив
на него глаз свой.
— Что-то как старость придет!.. — ворчал Каленик, ложась
на лавку. — Добро бы, еще сказать, пьян; так нет же, не пьян. Ей-богу, не пьян! Что мне лгать! Я готов объявить это хоть самому
голове. Что мне
голова? Чтоб он издохнул, собачий сын! Я плюю
на него! Чтоб его, одноглазого черта, возом переехало! Что он обливает людей
на морозе…
— Эге! влезла свинья в хату, да и лапы сует
на стол, — сказал
голова, гневно подымаясь с своего места; но в это время увесистый камень, разбивши окно вдребезги, полетел ему под ноги.
Голова остановился. — Если бы я знал, — говорил он, подымая камень, — какой это висельник швырнул, я бы выучил его, как кидаться! Экие проказы! — продолжал он, рассматривая его
на руке пылающим взглядом. — Чтобы он подавился этим камнем…
— И опять положил руки
на стол с каким-то сладким умилением в глазах, приготовляясь слушать еще, потому что под окном гремел хохот и крики: «Снова! снова!» Однако ж проницательный глаз увидел бы тотчас, что не изумление удерживало долго
голову на одном месте.
Еще одинокий глаз
головы был устремлен
на окно, а уже рука, давши знак десятскому, держалась за деревянную ручку двери, и вдруг
на улице поднялся крик…
В размышлении шли они все трое, потупив
головы, и вдруг,
на повороте в темный переулок, разом вскрикнули от сильного удара по лбам, и такой же крик отгрянул в ответ им.
Голова, прищуривши глаз свой, с изумлением увидел писаря с двумя десятскими.
— Скажи, пожалуйста, — с такими словами она приступила к нему, — ты не свихнул еще с последнего ума? Была ли в одноглазой башке твоей хоть капля мозгу, когда толкнул ты меня в темную комору? счастье, что не ударилась
головою об железный крюк. Разве я не кричала тебе, что это я? Схватил, проклятый медведь, своими железными лапами, да и толкает! Чтоб тебя
на том свете толкали черти!..
Кой черт? мне почудился крик свояченицы
на улице; они, дурни, забрали себе в
голову, что я им ровня.
— Что и говорить! Это всякий уже знает, пан
голова. Все знают, как ты выслужил царскую ласку. Признайся теперь, моя правда вышла: хватил немного
на душу греха, сказавши, что поймал этого сорванца в вывороченном тулупе?
Голова стал бледен как полотно; винокур почувствовал холод, и волосы его, казалось, хотели улететь
на небо; ужас изобразился в лице писаря; десятские приросли к земле и не в состоянии были сомкнуть дружно разинутых ртов своих: перед ними стояла свояченица.
— Стой! — закричал диким голосом
голова и захлопнул за нею дверь. — Господа! это сатана! — продолжал он. — Огня! живее огня! Не пожалею казенной хаты! Зажигай ее, зажигай, чтобы и костей чертовых не осталось
на земле.
Сказавши это, она показала кулак и быстро ушла, оставив в остолбенении
голову. «Нет, тут не
на шутку сатана вмешался», — думал он, сильно почесывая свою макушку.
— Что за пропасть! в руках наших был, пан
голова! — отвечали десятские. — В переулке окружили проклятые хлопцы, стали танцевать, дергать, высовывать языки, вырывать из рук… черт с вами!.. И как мы попали
на эту ворону вместо его, Бог один знает!
— Властью моей и всех мирян дается повеление, — сказал
голова, — изловить сей же миг сего разбойника; а оным образом и всех, кого найдете
на улице, и привесть
на расправу ко мне!
Месяц, остановившийся над его
головою, показывал полночь; везде тишина; от пруда веял холод; над ним печально стоял ветхий дом с закрытыми ставнями; мох и дикий бурьян показывали, что давно из него удалились люди. Тут он разогнул свою руку, которая судорожно была сжата во все время сна, и вскрикнул от изумления, почувствовавши в ней записку. «Эх, если бы я знал грамоте!» — подумал он, оборачивая ее перед собою
на все стороны. В это мгновение послышался позади его шум.
Полно тебе дурачить людей! — проговорил
голова, ухватив его за ворот, и оторопел, выпучив
на него глаз свой.
— «Приказ
голове, Евтуху Макогоненку. Дошло до нас, что ты, старый дурак, вместо того чтобы собрать прежние недоимки и вести
на селе порядок, одурел и строишь пакости…»
— Вот что! — сказал
голова, разинувши рот. — Слышите ли вы, слышите ли: за все с
головы спросят, и потому слушаться! беспрекословно слушаться! не то, прошу извинить… А тебя, — продолжал он, оборотясь к Левку, — вследствие приказания комиссара, — хотя чудно мне, как это дошло до него, — я женю; только наперед попробуешь ты нагайки! Знаешь — ту, что висит у меня
на стене возле покута? Я поновлю ее завтра… Где ты взял эту записку?