Вот каждый, взявши по дыне, обчистил ее чистенько ножиком (калачи все были тертые, мыкали немало, знали уже, как едят в свете; пожалуй, и за панский стол хоть сейчас готовы сесть), обчистивши хорошенько, проткнул каждый пальцем дырочку, выпил из нее кисель, стал резать по кусочкам и
класть в рот.
Толпа голодных рыцарей подставляла наподхват свои шапки, и какой-нибудь высокий шляхтич, высунувшийся из толпы своею головою, в полинялом красном кунтуше с почерневшими золотыми шнурками, хватал первый с помощию длинных рук, целовал полученную добычу, прижимал ее к сердцу и потом
клал в рот.
— А? Что? Чай?.. Пожалуй… — Раскольников глотнул из стакана,
положил в рот кусочек хлеба и вдруг, посмотрев на Заметова, казалось, все припомнил и как будто встряхнулся: лицо его приняло в ту же минуту первоначальное насмешливое выражение. Он продолжал пить чай.
Неточные совпадения
Левин попробовал отпить кофе и
положить калач
в рот, но
рот его решительно не знал, что делать с калачом.
— А, нашла! Вот умница, — сказал он, вынимая изо
рта Ласки теплую птицу и
кладя ее
в полный почти ягдташ. — Нашел, Стива! — крикнул он.
Ласка всё подсовывала голову под его руку. Он погладил ее, и она тут же у ног его свернулась кольцом,
положив голову на высунувшуюся заднюю лапу. И
в знак того, что теперь всё хорошо и благополучно, она слегка раскрыла
рот, почмокала губами и, лучше уложив около старых зуб липкие губы, затихла
в блаженном спокойствии. Левин внимательно следил за этим последним ее движением.
«Это всё само собой, — думали они, — и интересного и важного
в этом ничего нет, потому что это всегда было и будет. И всегда всё одно и то же. Об этом нам думать нечего, это готово; а нам хочется выдумать что-нибудь свое и новенькое. Вот мы выдумали
в чашку
положить малину и жарить ее на свечке, а молоко лить фонтаном прямо
в рот друг другу. Это весело и ново, и ничего не хуже, чем пить из чашек».
— Позвольте мне вам заметить, что это предубеждение. Я
полагаю даже, что курить трубку гораздо здоровее, нежели нюхать табак.
В нашем полку был поручик, прекраснейший и образованнейший человек, который не выпускал изо
рта трубки не только за столом, но даже, с позволения сказать, во всех прочих местах. И вот ему теперь уже сорок с лишком лет, но, благодаря Бога, до сих пор так здоров, как нельзя лучше.