Их отец был схвачен при Павле вследствие какого-то политического доноса, брошен в Шлиссельбург и потом сослан в Сибирь на поселенье. Александр возвратил тысячи сосланных
безумным отцом его, но Пассек был забыт. Он был племянник того Пассека, который участвовал в убийстве Петра III, потом был генерал-губернатором в польских провинциях и мог требовать долю наследства, уже перешедшую в другие руки, эти-то другие руки и задержали его в Сибири.
Все светлело в мозгу, и вдруг без всяких учебников, без советов, без помощи я сообразил — уверенность, что сообразил, была железной, — что сейчас мне придется в первый раз в жизни на угасающем человеке делать ампутацию. И человек этот умрет под ножом. Ах, под ножом умрет. Ведь у нее же нет крови! За десять верст вытекло все через раздробленные ноги, и неизвестно даже, чувствует ли она что-нибудь сейчас, слышит ли. Она молчит. Ах, почему она не умирает? Что скажет мне
безумный отец?
Неточные совпадения
Бог с тобою, // Нет, нет — не грезы, не мечты. // Ужель еще не знаешь ты, // Что твой
отец ожесточенный // Бесчестья дочери не снес // И, жаждой мести увлеченный, // Царю на гетмана донес… // Что в истязаниях кровавых // Сознался в умыслах лукавых, // В стыде
безумной клеветы, // Что, жертва смелой правоты, // Врагу он выдан головою, // Что пред громадой войсковою, // Когда его не осенит // Десница вышняя господня, // Он должен быть казнен сегодня, // Что здесь покамест он сидит // В тюремной башне.
И главное,
безумный старик сманивает и прельщает предмет его страсти — этими же самыми тремя тысячами, которые сын его считает своими родовыми, наследством матери, в которых укоряет
отца.
— Если вы говорите, — начала она нетвердым голосом, — если вы сами верите, что эта… ваша женщина…
безумная, то мне ведь дела нет до ее
безумных фантазий… Прошу вас, Лев Николаич, взять эти три письма и бросить ей от меня! И если она, — вскричала вдруг Аглая, — если она осмелится еще раз мне прислать одну строчку, то скажите ей, что я пожалуюсь
отцу и что ее сведут в смирительный дом…
— Мы и те, что шли с другой стороны, встретились в горе через тринадцать недель после смерти
отца — это был
безумный день, синьор! О, когда мы услыхали там, под землею, во тьме, шум другой работы, шум идущих встречу нам под землею — вы поймите, синьор, — под огромною тяжестью земли, которая могла бы раздавить нас, маленьких, всех сразу!
Фома вздрогнул, вскинул голову и встретился с испуганным, почти
безумным взглядом
отца. Игнат смотрел на сына и хрипло шептал: