Слез бедный Сафроныч с крыши, вошел в свое жилье, достал контракт со
старым владельцем, надел очки — и ну перечитывать бумагу. Читал он ее и перечитывал, и видит, что действительно бедовое его положение: в контракте не сказано, что, на случай продажи участка иному лицу, новый владелец не может забивать Сафроновы ворота и калитку и посадить его таким манером без выхода. Но кому же это и в голову могло прийти, кроме немца?
Неточные совпадения
С своей супругою дородной // Приехал толстый Пустяков; // Гвоздин, хозяин превосходный, //
Владелец нищих мужиков; // Скотинины, чета седая, // С детьми всех возрастов, считая // От тридцати до двух годов; // Уездный франтик Петушков, // Мой брат двоюродный, Буянов, // В пуху, в картузе с козырьком // (Как вам, конечно, он знаком), // И отставной советник Флянов, // Тяжелый сплетник,
старый плут, // Обжора, взяточник и шут.
В середине этой толпы виднеются три малорослые лошади: сивая кобыла,
старый мерин, именуемый по прежнему
владельцу Банькевичем, и третий — молодой конек, почти жеребенок, припрягаемый «на случай несчастия».
Относительно этого человека было известно, что он одно время был юридическим
владельцем и фактическим распорядителем огромного имения, принадлежавшего графам В.
Старый граф смертельно заболел, когда его сын, служивший в гвардии в Царстве Польском был за что-то предан военному суду.
Он указал мне зарубки на дубовом пне и на растущем дубу и сказал, что башкирцы, настоящие
владельцы земли, каждые сто лет кладут такие заметки на больших дубах, в чем многие старики его уверяли; таких зарубок на пне было только две, а на растущем дубу пять, а как пень был гораздо толще и, следовательно,
старее растущего дуба, то и было очевидно, что остальные зарубки находились на отрубленном стволе дерева.
Владелец восьмидесяти двух душ, которых он освободил перед смертию, иллюминат,
старый гёттингенский студент, автор рукописного сочинения о «Проступлениях или прообразованиях духа в мире», сочинения, в котором шеллингианизм, сведенборгианизм и республиканизм смешались самым оригинальным образом, отец Берсенева привез его в Москву еще мальчиком, тотчас после кончины его матери, и сам занялся его воспитанием.