Неточные совпадения
К подъезду
Малого театра, утопая железными шинами в несгребенном снегу и ныряя
по ухабам, подползла облезлая допотопная театральная карета. На козлах качался кучер в линючем армяке и вихрастой, с вылезшей клочьями паклей шапке, с подвязанной щекой. Он чмокал, цыкал, дергал веревочными вожжами пару разномастных, никогда не чищенных «кабысдохов», из тех, о которых популярный в то время певец Паша Богатырев пел в концертах слезный романс...
На последней неделе Великого поста грудной ребенок «покрикастее» ходил
по четвертаку в день, а трехлеток —
по гривеннику. Пятилетки бегали сами и приносили тятькам, мамкам, дяденькам и тетенькам «на пропой души» гривенник, а то и пятиалтынный. Чем больше становились дети, тем больше с них требовали родители и тем
меньше им подавали прохожие.
Кончилось отправлением в участок, откуда
малого снесли в ночлежку, а Сашку Кочергу препроводили
по характеру болезни в Мясницкую больницу, и больше ее в ночлежке не видали.
Шесть дней рыщут — ищут товар
по частным домам, усадьбам, чердакам, покупают целые библиотеки у наследников или разорившихся библиофилов, а «стрелки» скупают повсюду книги и перепродают их букинистам, собиравшимся в трактирах на Рождественке, в Большом Кисельном переулке и на
Малой Лубянке.
Положим, это еще Кречинский делал. Но Сухаревка выше Кречинского. Часы или булавку долго ли подменить! А вот подменить дюжину штанов — это может только Сухаревка. Делалось это так: ходят
малые по толкучке, на плечах у них перекинуты связки штанов, совершенно новеньких, только что сшитых, аккуратно сложенных.
Я прошел к
Малому театру и, продрогший, промочив ноги и нанюхавшись запаха клоаки, вылез
по мокрой лестнице. Надел шубу, которая меня не могла согреть, и направился в редакцию, где сделал описание работ и припомнил мое старое путешествие в клоаку.
Тогда я прислонился к дереву, стянул сапог и тотчас открыл причину боли: оказалось, что мой
маленький перочинный ножик провалился из кармана и сполз в сапог. Сунув ножик в карман, я стал надевать сапог и тут услышал хлюпанье
по лужам и тихий разговор. Я притих за деревом. Со стороны Безымянки темнеет на фоне радужного круга от красного фонаря тихо движущаяся группа из трех обнявшихся человек.
Испитой юноша, на вид лет семнадцати, в лакированных сапогах, в венгерке и в новом картузе на затылке, стуча дном водочного стакана
по столу, убедительно доказывал что-то
маленькому потрепанному человечку...
Маленьких персонажей перешиваешь по-своему: итальянца делаешь греком, англичанина — американцем, лакея — горничной…
Возвращаясь часу во втором ночи с
Малой Грузинской домой, я скользил и тыкался
по рытвинам тротуаров Живодерки. Около одного из редких фонарей этой цыганской улицы меня кто-то окликнул
по фамилии, и через минуту передо мной вырос весьма отрепанный, небритый человек с актерским лицом. Знакомые черты, но никак не могу припомнить.
Через минуту профессор, миновав ряд шикарных комнат, стал подниматься
по узкой деревянной лестнице на антресоли и очутился в
маленькой спальне с низким потолком.
В учениках у него всегда было не
меньше шести мальчуганов. И работали
по хозяйству и на посылушках, и краску терли, и крыши красили, но каждый вечер для них ставился натурщик, и они под руководством самого Грибкова писали с натуры.
«Треисподняя» занимала такую же
по величине половину подземелья и состояла из коридоров,
по обеим сторонам которых были большие каморки, известные под названием:
маленькие — «адских кузниц», а две большие — «чертовых мельниц».
Круглые сутки в
маленьких каморках делалось дело: то «тырбанка сламу», то есть дележ награбленного участниками и продажа его, то исполнение заказов
по фальшивым паспортам или другим подложным документам особыми спецами.
Через несколько минут легкий стук в дверь, и вошел важный барин в ермолке с кисточкой, в турецком халате с красными шнурами. Не обращая на нас никакого внимания, он прошел, будто никого и в комнате нет, сел в кресло и стал барабанить пальцами
по подлокотнику, а потом закрыл глаза, будто задремал. В
маленькой прихожей кто-то кашлянул. Барин открыл глаза, зевнул широко и хлопнул в ладоши.
По блестящему паркету разгуливали в вычурных костюмах и первые «персонажи», и очень бедно одетые
маленькие актеры, хористы и хористки. Они мешались в толпе с корифеями столичных и провинциальных сцен и важными, с золотыми цепями, в перстнях антрепренерами, приехавшими составлять труппы для городов и городишек.
Были тут и старики с седыми усами в дорогих расстегнутых пальто, из-под которых виднелся серебряный пояс на чекмене. Это — борзятники, москвичи,
по зимам живущие в столице, а летом в своих имениях; их с каждым годом делалось
меньше. Псовая охота, процветавшая при крепостном праве, замирала. Кое-где еще держали псарни, но в
маленьком масштабе.
В подобной обстановке с детских лет воспитывались будущие банщики. Побегов у них было значительно
меньше, чем у деревенских мальчиков, отданных в учение
по другим профессиям.
—
Малой, смотайся ко мне на фатеру да скажи самой, что я обедать не буду, в город еду, — приказывает сосед-подрядчик, и «
малый» иногда
по дождю и грязи, иногда в двадцатиградусный мороз, накинув на шею или на голову грязную салфетку, мчится в одной рубахе через улицу и исполняет приказание постоянного посетителя, которым хозяин дорожит. Одеваться некогда —
по шее попадет от буфетчика.
— Жалости подобно! Оно хоть и
по закону, да не
по совести! Посадят человека в заключение, отнимут его от семьи, от детей
малых, и вместо того, чтобы работать ему, да, может, работой на ноги подняться, годами держат его зря за решеткой. Сидел вот молодой человек — только что женился, а на другой день посадили. А дело-то с подвохом было: усадил его богач-кредитор только для того, чтобы жену отбить. Запутал, запутал должника, а жену при себе содержать стал…
В «Олсуфьевке» жили поколениями. Все между собой были знакомы, подбирались
по специальностям,
по состоянию и поведению. Пьяницы (а их было между «мастеровщиной» едва ли не большинство) в трезвых семейных домах не принимались. Двор всегда гудел ребятишками, пока их не отдадут в мастерские, а о школах и не думали.
Маленьких не учили, а подросткам, уже отданным в мастерские, учиться некогда.
Арестантские партии шли из московской пересыльной тюрьмы, Бутырской, через
Малую Дмитровку
по Садовой до Рогожской.
Неточные совпадения
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж
по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было
меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Доволен Клим. Нашел-таки //
По нраву должность! Бегает, // Чудит, во все мешается, // Пить даже
меньше стал! // Бабенка есть тут бойкая, // Орефьевна, кума ему, // Так с ней Климаха барина // Дурачит заодно. // Лафа бабенкам! бегают // На барский двор с полотнами, // С грибами, с земляникою: // Все покупают барыни, // И кормят, и поят!
С ним случай был: картиночек // Он сыну накупил, // Развешал их
по стеночкам // И сам не
меньше мальчика // Любил на них глядеть.
На радости целуются, // Друг дружке обещаются // Вперед не драться зря, // А с толком дело спорное //
По разуму, по-божески, // На чести повести — // В домишки не ворочаться, // Не видеться ни с женами, // Ни с
малыми ребятами, // Ни с стариками старыми, // Покуда делу спорному // Решенья не найдут, // Покуда не доведают // Как ни на есть доподлинно: // Кому живется счастливо, // Вольготно на Руси?
Необходимо, дабы градоначальник имел наружность благовидную. Чтоб был не тучен и не скареден, рост имел не огромный, но и не слишком
малый, сохранял пропорциональность во всех частях тела и лицом обладал чистым, не обезображенным ни бородавками, ни (от чего боже сохрани!) злокачественными сыпями. Глаза у него должны быть серые, способные
по обстоятельствам выражать и милосердие и суровость. Нос надлежащий. Сверх того, он должен иметь мундир.