Прежде он имел значение сторожевого пункта, в нем жили солдаты, которые
ловили беглых, теперь же здесь живет надзиратель, исполняющий должность, кажется, смотрителя поселений.
За каждого пойманного и доставленного в тюрьму беглого, как я уже говорил, рядовые, гиляки и вообще занимающиеся
ловлей беглых получают от казны денежное вознаграждение в размере трех рублей за голову.
Кто вынужден, как солдат или ограбленный поселенец,
ловить беглых, тот поймает и без трех рублей, а кто ловит не по долгу службы и не по нужде, а из соображений корыстного свойства, для того ловля составляет гнусный промысел, а эти три рубля являются поблажкой самого низменного свойства.
Неточные совпадения
Крестьян и поселенцев и их свободных жен и детей гнетет тюремный режим; тюремное положение, подобно военному, с его исключительными строгостями и неизбежною начальственною опекой, держит их в постоянном напряжении и страхе; тюремная администрация отбирает у них для тюрьмы луга, лучшие места для рыбных
ловель, лучший лес;
беглые, тюремные ростовщики и воры обижают их; тюремный палач, гуляющий по улице, пугает их; надзиратели развращают их жен и дочерей, а главное, тюрьма каждую минуту напоминает им об их прошлом и о том, кто они и где они.
Пошли мои странствования по Гуслицам. Гуслицы — название неофициальное. Они были расположены в смежных углах трех губерний: Московской, Владимирской и Рязанской. Здесь всегда было удобно скрываться
беглым и разбойникам, шайки которых, если
ловят в одной губернии, — перекочевывали рядом, в соседнюю, где полиция другой губернии не имела права
ловить. Перешагнул в другую — и недосягаем! Гусляки ездили еще по городам собирать на погорелое с фальшивыми свидетельствами. Этот промысел много давал.
Все эти бегуны, если не найдут себе в продолжение лета какого-нибудь случайного, необыкновенного места, где бы перезимовать, — если, например, не наткнутся на какого-нибудь укрывателя
беглых, которому в этом выгода; если, наконец, не добудут себе, иногда через убийство, какого-нибудь паспорта, с которым можно везде прожить, — все они к осени, если их не
изловят предварительно, большею частию сами являются густыми толпами в города и в остроги, в качестве бродяг, и садятся в тюрьмы зимовать, конечно не без надежды бежать опять летом.
— Что мне в голову пришло! Помнится, я была еще маленькая… У нас ушла горничная. Ее
поймали, простили, и она долго жила у нас… а все-таки все ее величали: Татьяна
беглая. Не думала я тогда, что и я, может быть, буду
беглая, как она.
— Асамат, наконец-то, я тебя, мерзавец,
поймал. Поручик, — обратился я к Архальскому, — зовите коменданта и солдат, вас обыгрывали наверняка, карты подрезаны, это
беглые арестанты. Зови скорей! — крикнул я Архальскому.