Неточные совпадения
Всем Хитровым рынком заправляли двое городовых — Рудников и Лохматкин. Только их пудовых кулаков действительно боялась «шпана», а «деловые ребята»
были с обоими представителями власти в дружбе и, вернувшись с каторги или бежав из тюрьмы, первым делом шли к ним на поклон. Тот и другой знали в лицо всех преступников, приглядевшись к ним за четверть века своей несменяемой службы. Да и никак не скроешься от них: все равно свои донесут, что в такую-то
квартиру вернулся такой-то.
Но самый большой и постоянный доход давала съемщикам торговля вином. Каждая
квартира — кабак. В стенах, под полом, в толстых ножках столов — везде
были склады вина, разбавленного водой, для своих ночлежников и для их гостей. Неразбавленную водку днем можно
было получить в трактирах и кабаках, а ночью торговал водкой в запечатанной посуде «шланбой».
Дом генерала Хитрова приобрел Воспитательный дом для
квартир своих чиновников и перепродал его уже во второй половине прошлого столетия инженеру Ромейко, а пустырь, все еще населенный бродягами,
был куплен городом для рынка. Дом требовал дорогого ремонта. Его окружение не вызывало охотников снимать
квартиры в таком опасном месте, и Ромейко пустил его под ночлежки: и выгодно, и без всяких расходов.
Дома Хитровского рынка
были разделены на
квартиры — или в одну большую, или в две-три комнаты, с нарами, иногда двухэтажными, где ночевали бездомники без различия пола и возраста.
Это всегда какой-нибудь «пройди свет» из отставных солдат или крестьян, но всегда с «чистым» паспортом, так как иначе нельзя получить право
быть съемщиком
квартиры.
В доме Румянцева
была, например,
квартира «странников». Здоровеннейшие, опухшие от пьянства детины с косматыми бородами; сальные волосы по плечам лежат, ни гребня, ни мыла они никогда не видывали. Это монахи небывалых монастырей, пилигримы, которые век свой ходят от Хитровки до церковной паперти или до замоскворецких купчих и обратно.
Рядом с «писучей» ночлежкой
была квартира «подшибал». В старое время типографщики наживали на подшибалах большие деньги. Да еще говорили, что благодеяние делают: «Куда ему, голому да босому, деваться! Что ни дай — все пропьет!»
Внизу
была большая
квартира доктора, где я не раз бывал по субботам, где у Софьи Петровны, супруги доктора, страстной поклонницы литераторов и художников, [С нее А. Чехов написал «Попрыгунью».
И еще, кроме мух и тараканов,
было только одно живое существо в его
квартире — это состарившаяся с ним вместе большущая черепаха, которую он кормил из своих рук, сажал на колени, и она ласкалась к нему своей голой головой с умными глазами.
Он жил совершенно одиноко, в
квартире его — все знали —
было много драгоценностей, но он никого не боялся: за него горой стояли громилы и берегли его, как он их берег, когда это
было возможно.
Вдруг индейца нашли убитым в
квартире. Все
было снаружи в порядке: следов грабежа не видно. В углу, на столике, стоял аршинный Будда литого золота; замки не взломаны. Явилась полиция для розысков преступников. Драгоценности целыми сундуками направили в хранилище Сиротского суда: бриллианты, жемчуг, золото, бирюза — мерами! Напечатали объявление о вызове наследников. Заторговала Сухаревка! Бирюзу горстями покупали, жемчуг… бриллианты…
В екатерининские времена на этом месте стоял дом, в котором помещалась типография Н. И. Новикова, где он печатал свои издания. Дом этот
был сломан тогда же, а потом, в первой половине прошлого столетия,
был выстроен новый, который принадлежал генералу Шилову, известному богачу, имевшему в столице силу, человеку, весьма оригинальному: он не брал со своих жильцов плату за
квартиру, разрешал селиться по сколько угодно человек в
квартире, и никакой не только прописки, но и записей жильцов не велось…
Целые
квартиры заняли портные особой специальности — «раки». Они
были в распоряжении хозяев, имевших свидетельство из ремесленной управы. «Раками» их звали потому, что они вечно, «как раки на мели», сидели безвыходно в своих норах, пропившиеся до последней рубашки.
В этом громадном трехэтажном доме, за исключением нескольких лавок, харчевен, кабака в нижнем этаже и одного притона-трактира, вся остальная площадь состояла из мелких, грязных
квартир. Они
были битком набиты базарными торговками с их мужьями или просто сожителями.
Раз в неделю хозяйки кое-как моют и убирают свою
квартиру или делают вид, что убирают, —
квартиры загрязнены до невозможности, и их не отмоешь. Но
есть хозяйки, которые никогда или, за редким исключением, не больше двух раз в году убирают свои
квартиры, населенные ворами, пьяницами и проститутками.
Хозяйки этих
квартир, бывшие проститутки большей частью, являлись фиктивными содержательницами, а фактическими
были их любовники из беглых преступников, разыскиваемых полицией, или разные не попавшиеся еще аферисты и воры.
На большие «мельницы», содержимые в шикарных
квартирах, «деловые ребята» из осторожности не ходили — таких «мельниц» в то время в Москве
был десяток на главных улицах.
— Обворовываю талантливых авторов! Ведь на это я пошел, когда меня с
квартиры гнали… А потом привык. Я из-за куска хлеба, а тот имя свое на пьесах выставляет, слава и богатство у него. Гонорары авторские лопатой гребет, на рысаках ездит… А я? Расходы все мои, получаю за пьесу двадцать рублей, из них пять рублей переписчикам… Опохмеляю их, оголтелых, чаем
пою… Пока не опохмелишь, руки-то у них ходуном ходят…
— Не
было бы. Ведь их в
квартиру пускать нельзя без нее… А народ они грамотный и сцену знают. Некоторые — бывшие артисты… В два дня пьесу стряпаем: я — явление, другой — явление, третий — явление, и кипит дело… Эллен, ты угощай завтраком гостя, а я займусь пьесой… Уж извините меня… Завтра утром сдавать надо… Посидите с женой.
1922 год. Все-таки собирались «среды». Это уж
было не на Большой Молчановке, а на Большой Никитской, в
квартире С. Н. Лентовской. «Среды» назначались не регулярно. Время от времени «дядя Володя» присылал приглашения, заканчивавшиеся так...
Дом
был большой, двухэтажный, населен беднотой — прачки, мастеровые, которые никогда ему не платили за
квартиру, и он не только не требовал платы, но еще сам ремонтировал
квартиры, а его ученики красили и белили.
До образования ли, до наук ли таким художникам
было, когда нет ни
квартиры, ни платья, когда из сапог пальцы смотрят, а штаны такие, что приходится задом к стене поворачиваться.
Между зданием Консистории и «Мясницкими» номерами
был стариннейший трехэтажный дом, где
были квартиры чиновников. Это некогда
был дом ужасов.
Дежурная комната находилась в правой стороне нижнего этажа, стена в стену с гауптвахтой, а с другой ее стороны
была квартира полицейского врача. Над участком —
квартира пристава, а над караульным домом, гауптвахтой и
квартирой врача — казарма пожарной команды, грязная и промозглая.
Студенты в основной своей части еще с шестидесятых годов состояли из провинциальной бедноты, из разночинцев, не имевших ничего общего с обывателями, и ютились в «Латинском квартале», между двумя Бронными и Палашевским переулком, где немощеные улицы
были заполнены деревянной стройкой с мелкими
квартирами.
Первый дом назывался между своими людьми «Чебышевская крепость», или «Чебыши», а второй величали «Адом». Это — наследие нечаевских времен. Здесь в конце шестидесятых годов
была штаб-квартира, где жили студенты-нечаевцы и еще раньше собирались каракозовцы, члены кружка «Ад».
Типография выходила окнами на Дмитровку, а особняк, где
были редакция и
квартира редактора, — на сквер.
После перестройки Малкиеля дом Белосельских прошел через много купеческих рук. Еще Малкиель совершенно изменил фасад, и дом потерял вид старинного дворца. Со времени Малкиеля весь нижний этаж с зеркальными окнами занимал огромный магазин портного Корпуса, а бельэтаж — богатые
квартиры. Внутренность роскошных зал
была сохранена. Осталась и беломраморная лестница, и выходивший на парадный двор подъезд, еще помнивший возок Марии Волконской.
А. П. Чехову пришлось жить в одной из
квартир в новом банном дворце, воздух вокруг которого
был такой же, как и при старых Сандунах.
Это
был владелец дома, первогильдейский купец Григорий Николаевич Карташев.
Квартира его
была рядом с трактиром, в ней он жил одиноко, спал на голой лежанке, положив под голову что-нибудь из платья. В
квартире никогда не натирали полов и не мели.
В
квартире номер сорок пять во дворе жил хранитель дома с незапамятных времен. Это
был квартальный Карасев, из бывших городовых, любимец генерал-губернатора князя В. А. Долгорукова, при котором он состоял неотлучным не то вестовым, не то исполнителем разных личных поручений. Полиция боялась Карасева больше, чем самого князя, и потому в дом Олсуфьева, что бы там ни делалось, не совала своего носа.
В праздничные дни, когда мужское большинство уходило от семей развлекаться по трактирам и пивным, мальчики-ученики играли в огромном дворе, — а дома оставались женщины, молодежь собиралась то в одной
квартире, то в другой,
пили чай, грызли орехи, дешевые пряники, а то подсолнухи.