Неточные совпадения
На другой день после приезда
в Москву мне пришлось
из Лефортова отправиться
в Хамовники,
в Теплый
переулок. Денег
в кармане
в обрез: два двугривенных да медяки. А погода такая, что сапог больше изорвешь. Обледенелые нечищеные тротуары да талый снег на огромных булыгах. Зима еще не устоялась.
Из переулка поворачивал на такой же, как и наша, косматой лошаденке странный экипаж. Действительно, какая-то гитара на колесах. А впереди — сиденье для кучера. На этой «гитаре» ехали купчиха
в салопе с куньим воротником, лицом и ногами
в левую сторону, и чиновник
в фуражке с кокардой, с портфелем, повернутый весь
в правую сторону, к нам лицом.
Степенью выше стояли «поездошники», их дело — выхватывать на проездах бульваров,
в глухих
переулках и на темных вокзальных площадях
из верха пролетки саки и чемоданы…
По Солянке было рискованно ходить с узелками и сумками даже днем, особенно женщинам: налетали хулиганы, выхватывали
из рук узелки и мчались
в Свиньинский
переулок, где на глазах преследователей исчезали
в безмолвных грудах кирпичей. Преследователи останавливались
в изумлении — и вдруг
в них летели кирпичи. Откуда — неизвестно… Один, другой… Иногда проходившие видели дымок, вьющийся
из мусора.
В один прекрасный день на двери появилась вывеска, гласившая, что Сухаревских маклаков и антикваров
из переулков (были названы два
переулка) просят «не трудиться звонить».
В такую только ночь и можно идти спокойно по этому бульвару, не рискуя быть ограбленным, а то и убитым ночными завсегдатаями, выходящими
из своих трущоб
в грачевских
переулках и Арбузовской крепости, этого громадного бывшего барского дома, расположенного на бульваре.
А при жизни С. И. Грибков не забывал товарищей. Когда разбил паралич знаменитого
В.
В. Пукирева и он жил
в бедной квартирке
в одном
из переулков на Пречистенке, С. И. Грибков каждый месяц посылал ему пятьдесят рублей с кем-нибудь
из своих учеников. О
В.
В. Пукиреве С. И. Грибков всегда говорил с восторгом...
Выбился
в люди А. М. Корин, но он недолго прожил — прежняя ляпинская жизнь надорвала его здоровье. Его любили
в училище как бывшего ляпинца, выбившегося
из таких же, как они сами, теплой любовью любили его. Преклонялись перед корифеями, а его любили так же, как любили и А. С. Степанова. Его мастерская
в Училище живописи помещалась во флигельке, направо от ворот с Юшкова
переулка.
Под бельэтажем нижний этаж был занят торговыми помещениями, а под ним, глубоко
в земле, подо всем домом между Грачевкой и Цветным бульваром сидел громаднейший подвальный этаж, весь сплошь занятый одним трактиром, самым отчаянным разбойничьим местом, где развлекался до бесчувствия преступный мир, стекавшийся
из притонов Грачевки,
переулков Цветного бульвара, и даже
из самой «Шиповской крепости» набегали фартовые после особо удачных сухих и мокрых дел, изменяя даже своему притону «Поляковскому трактиру» на Яузе, а хитровская «Каторга» казалась пансионом благородных девиц по сравнению с «Адом».
На Трубе у бутаря часто встречались два любителя его бергамотного табаку — Оливье и один
из братьев Пеговых, ежедневно ходивший
из своего богатого дома
в Гнездниковском
переулке за своим любимым бергамотным, и покупал он его всегда на копейку, чтобы свеженький был. Там-то они и сговорились с Оливье, и Пегов купил у Попова весь его громадный пустырь почти
в полторы десятины. На месте будок и «Афонькина кабака» вырос на земле Пегова «Эрмитаж Оливье», а непроездная площадь и улицы были замощены.
Против ворот [Въезд во двор со стороны Тверской, против Обжорного
переулка.] Охотного ряда, от Тверской, тянется узкий Лоскутный
переулок, переходящий
в Обжорный, который кривулил к Манежу и к Моховой; нижние этажи облезлых домов
в нем были заняты главным образом «дырками». Так назывались харчевни, где подавались: за три копейки — чашка щей
из серой капусты, без мяса; за пятак — лапша зелено-серая от «подонья» из-под льняного или конопляного масла, жареная или тушеная картошка.
Чуть показывался с Тверской, или
из Столешникова
переулка, или от гостиницы «Дрезден», или
из подъезда генерал-губернаторского дома генерал, часовой два раза ударял
в колокол, и весь караул — двадцать человек с офицером и барабанщиком во главе — стремглав, прыгая со ступенек, выстраивался фронтом рядом с будкой и делал ружьями «на караул» под барабанный бой…
Огромный пожарный двор был завален кучами навоза, выбрасываемого ежедневно
из конюшен. Из-под навоза, особенно после дождей, текла ручьями бурая, зловонная жидкость прямо через весь двор под запертые ворота, выходящие
в переулок, и сбегала по мостовой к Петровке.
На Тверской, против Леонтьевского
переулка, высится здание бывшего булочника Филиппова, который его перестроил
в конце столетия
из длинного двухэтажного дома, принадлежавшего его отцу, популярному
в Москве благодаря своим калачам и сайкам.
Все успокоилось. Вдруг у дома появился полицмейстер
в сопровождении жандармов и казаков, которые спешились
в Глинищевском
переулке и совершенно неожиданно дали два залпа
в верхние этажи пятиэтажного дома, выходящего
в переулок и заселенного частными квартирами. Фабричный же корпус,
из окон которого кидали кирпичами, а по сообщению городовых, даже стреляли (что и заставило их перед этим бежать), находился внутри двора.
Он бросал деньги направо и налево, никому ни
в чем не отказывал, особенно учащейся молодежи, держал на Тверской, на углу Чернышевского
переулка, рядом с генерал-губернаторским домом магазинчик виноградных вин
из своих великолепных крымских виноградников «Новый Свет» и продавал
в розницу чистое, натуральное вино по двадцать пять копеек за бутылку.
Студенты
в основной своей части еще с шестидесятых годов состояли
из провинциальной бедноты,
из разночинцев, не имевших ничего общего с обывателями, и ютились
в «Латинском квартале», между двумя Бронными и Палашевским
переулком, где немощеные улицы были заполнены деревянной стройкой с мелкими квартирами.
Был случай, когда свадебная карета — этот стеклянный фонарь, где сидели разодетые
в пух и прах невеста с женихом, — проезжала
в одном
из переулков в Хапиловке.
Вызвали к обер-полицмейстеру. Предложили освободить
переулок, грозя высылкой
из Москвы
в 24 часа
в случае несогласия.
Шумела молодая рощица и, наверное, дождалась бы Советской власти, но вдруг
в один прекрасный день — ни рощи, ни решетки, а булыжная мостовая пылит на ее месте желтым песком. Как? Кто? Что? — недоумевала Москва. Слухи разные — одно только верно, что Хомяков отдал приказание срубить деревья и замостить
переулок и
в этот же день уехал за границу. Рассказывали, что он действительно испугался высылки
из Москвы; говорили, что родственники просили его не срамить их фамилию.
Я не помню ни фамилии гробовщика, ни того «червонного валета», для которого он доставил роскошный гроб, саван и покров. Покойник лежал
в своей квартире,
в одном
из переулков на Тверской. Духовенство его отпело и пошло провожать на Ваганьково. Впереди певчие
в кафтанах, сзади две кареты и несколько молодых людей сопровождают катафалк.
Неточные совпадения
Я возвращался домой пустыми
переулками станицы; месяц, полный и красный, как зарево пожара, начинал показываться из-за зубчатого горизонта домов; звезды спокойно сияли на темно-голубом своде, и мне стало смешно, когда я вспомнил, что были некогда люди премудрые, думавшие, что светила небесные принимают участие
в наших ничтожных спорах за клочок земли или за какие-нибудь вымышленные права!..
Колымага, сделавши несколько поворотов
из улицы
в улицу, наконец поворотила
в темный
переулок мимо небольшой приходской церкви Николы на Недотычках и остановилась пред воротами дома протопопши.
Потом сорóка бултыхнула вместе с тележкою
в яму, которою начинался узкий
переулок, весь стремившийся вниз и запруженный грязью; долго работала она там всеми силами и месила ногами, подстрекаемая и горбуном, и самим барином, и наконец втащила их
в небольшой дворик, стоявший на косогоре с двумя расцветшими яблонями пред стареньким домиком и садиком позади его, низеньким, маленьким, состоявшим только
из рябины, бузины и скрывавшейся во глубине ее деревянной будочки, крытой драньем, с узеньким матовым окошечком.
Наконец, вот и
переулок; он поворотил
в него полумертвый; тут он был уже наполовину спасен и понимал это: меньше подозрений, к тому же тут сильно народ сновал, и он стирался
в нем, как песчинка. Но все эти мучения до того его обессилили, что он едва двигался. Пот шел
из него каплями, шея была вся смочена «Ишь нарезался!» — крикнул кто-то ему, когда он вышел на канаву.
В начале июля,
в чрезвычайно жаркое время, под вечер один молодой человек вышел
из своей каморки, которую нанимал от жильцов
в С-м
переулке, на улицу и медленно, как бы
в нерешимости, отправился к К-ну мосту.