Неточные совпадения
Один из посетителей шмаровинских «
сред», художник-реставратор, возвращался
в одно из воскресений с дачи и прямо с вокзала, по обыкновению, заехал на Сухаревку, где и купил великолепную старую вазу, точь-в-точь под пару имеющейся у него.
И вот на одну из «
сред»
в 1886 году явился
в разгар дружеской беседы К. С. Шиловский и сказал
В. Е. Шмаровину...
Почетный «кубок Большого орла» на бубне Шиловского подносился Шмаровиным каждому вновь принятому
в члены «
среды» и выпивался под пение гимна «Недурно пущено» и грохот бубна…
Это был обряд «посвящения»
в члены кружка. Так же подносился «Орел» почетным гостям или любому из участников «
сред», отличившемуся красивой речью, удачным экспромтом, хорошо сделанным рисунком или карикатурой. Весело зажили «
среды». Собирались, рисовали, пили и пели до утра.
В артистическом мире около этого времени образовалось «Общество искусства и литературы», многие из членов которого были членами «
среды».
В 1888 году «Общество искусства и литературы» устроило
в Благородном собрании блестящий бал. Точные исторические костюмы, декорация, обстановка, художественный грим — все было сделано исключительно членами «
среды».
В 1894 году на огромный стол, где обычно рисовали по «
средам» художники свои акварели,
В. Е. Шмаровин положил лист бристоля и витиевато написал сверху: «1-я
среда 1894-го года». Его сейчас же заполнили рисунками присутствующие. Это был первый протокол «
среды».
Каждая «
среда» с той поры имела свой протокол… Крупные имена сверкали
в этих протоколах под рисунками, отражавшими быт современности. Кроме художников, писали стихи поэты. М. А. Лохвицкая, Е. А. Буланина,
В. Я. Брюсов записали на протоколах по нескольку стихотворений.
Это уже
в новом помещении,
в особняке на Большой Молчановке, когда на «
среды» стало собираться по сто и более участников и гостей. А там,
в Савеловском переулке, было еще только начало «
сред».
На звонок посетителей «
сред» выходил
В. Е. Шмаровин.
Кругом все знакомые… Приветствуя,
В. Е. Шмаровин иногда становится перед вошедшим:
в одной руке серебряная стопочка допетровских времен, а
в другой — екатерининский штоф, «квинтель», как называли его на «
средах».
И
в центре стола ставился бочонок с пивом, перед ним сидел сам «дядя Володя», а дежурный по «
среде» виночерпий разливал пиво.
1922 год. Все-таки собирались «
среды». Это уж было не на Большой Молчановке, а на Большой Никитской,
в квартире С. Н. Лентовской. «
Среды» назначались не регулярно. Время от времени «дядя Володя» присылал приглашения, заканчивавшиеся так...
Сейчас, перечитывая бессмертную комедию, я еще раз утверждаюсь, что забаллотированный Чатский и есть Чацкий. Разве Фамусов, «Аглицкого клоба верный сын до гроба», — а там почти все были Фамусовы, — потерпел бы Чацкого
в своей
среде? А как забаллотировать? Да пустить слух, что он… сумасшедший!..
«Сегодня,
в понедельник — рыбная селянка с расстегаем. Во вторник — фляки… По
средам и субботам — сибирские пельмени… Ежедневно шашлык из карачаевского барашка».
Она именно состоит в том, что люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать
в среде своей новое слово.
Цель этой разнообразной и упорной работы сводилась к тому, чтоб воспитать русского обывателя европейцем и чтоб молодежь могла противостоять морально разрушительному влиянию людей, которые, грубо приняв на веру спорное учение Маркса, толкали студенчество
в среду рабочих с проповедью анархизма.
Неточные совпадения
К довершению бедствия глуповцы взялись за ум. По вкоренившемуся исстари крамольническому обычаю, собрались они около колокольни, стали судить да рядить и кончили тем, что выбрали из
среды своей ходока — самого древнего
в целом городе человека, Евсеича. Долго кланялись и мир и Евсеич друг другу
в ноги: первый просил послужить, второй просил освободить. Наконец мир сказал:
Усложненность петербургской жизни вообще возбудительно действовала на него, выводя его из московского застоя; но эти усложнения он любил и понимал
в сферах ему близких и знакомых;
в этой же чуждой
среде он был озадачен, ошеломлен, и не мог всего обнять.
Сам Левин не помнил своей матери, и единственная сестра его была старше его, так что
в доме Щербацких он
в первый раз увидал ту самую
среду старого дворянского, образованного и честного семейства, которой он был лишен смертью отца и матери.
Вронский слушал внимательно, но не столько самое содержание слов занимало его, сколько то отношение к делу Серпуховского, уже думающего бороться с властью и имеющего
в этом свои симпатии и антипатии, тогда как для него были по службе только интересы эскадрона. Вронский понял тоже, как мог быть силен Серпуховской своею несомненною способностью обдумывать, понимать вещи, своим умом и даром слова, так редко встречающимся
в той
среде,
в которой он жил. И, как ни совестно это было ему, ему было завидно.
Это говорилось с тем же удовольствием, с каким молодую женщину называют «madame» и по имени мужа. Неведовский делал вид, что он не только равнодушен, но и презирает это звание, но очевидно было, что он счастлив и держит себя под уздцы, чтобы не выразить восторга, не подобающего той новой, либеральной
среде,
в которой все находились.