Неточные совпадения
А
кругом пар вырывается клубами из отворяемых поминутно дверей лавок и трактиров и сливается
в общий туман, конечно, более свежий и ясный, чем внутри трактиров и ночлежных домов, дезинфицируемых только махорочным дымом, слегка уничтожающим запах прелых портянок, человеческих испарений и перегорелой водки.
Зашел я как-то
в летний день, часа
в три,
в «Каторгу». Разгул уже был
в полном разгаре. Сижу с переписчиком ролей Кириным.
Кругом, конечно, «коты» с «марухами». Вдруг
в дверь влетает «кот» и орет...
Кругом,
в низких прокуренных залах, галдели гости, к вечеру уже подвыпившие. Среди них сновали торгаши с мелочным товаром, бродили вокруг столов случайно проскользнувшие нищие, гремели кружками монашки-сборщицы.
Сделав
круг, Рябчик был уже около и что-то опустил
в карман пальто Смолина.
Старая Сухаревка занимала огромное пространство
в пять тысяч квадратных метров. А
кругом, кроме Шереметевской больницы, во всех домах были трактиры, пивные, магазины, всякие оптовые торговли и лавки — сапожные и с готовым платьем, куда покупателя затаскивали чуть ли не силой.
В ближайших переулках — склады мебели, которую по воскресеньям выносили на площадь.
Я остался один
в этом замурованном склепе и прошел по колено
в бурлящей воде шагов десять. Остановился.
Кругом меня был мрак. Мрак непроницаемый, полнейшее отсутствие света. Я повертывал голову во все стороны, но глаз мой ничего не различал.
Тогда я прислонился к дереву, стянул сапог и тотчас открыл причину боли: оказалось, что мой маленький перочинный ножик провалился из кармана и сполз
в сапог. Сунув ножик
в карман, я стал надевать сапог и тут услышал хлюпанье по лужам и тихий разговор. Я притих за деревом. Со стороны Безымянки темнеет на фоне радужного
круга от красного фонаря тихо движущаяся группа из трех обнявшихся человек.
— Ma parole! Даю слово! Барон и губернский секретарь…
в Лифляндии родился,
в Берлине обучался,
в Москве с
кругу спился и вдребезги проигрался… Одолжите двугривенный. Пойду отыгрываться… До первой встречи.
Кругом все знакомые… Приветствуя,
В. Е. Шмаровин иногда становится перед вошедшим:
в одной руке серебряная стопочка допетровских времен, а
в другой — екатерининский штоф, «квинтель», как называли его на «средах».
Огромная несуразная комната. Холодно. Печка дымит. Посредине на подстилке какое-нибудь животное: козел, овца, собака, петух… А то — лисичка. Юркая, с веселыми глазами, сидит и оглядывается; вот ей захотелось прилечь, но ученик отрывается от мольберта, прутиком пошевелит ей ногу или мордочку, ласково погрозит, и лисичка садится
в прежнюю позу. А
кругом ученики пишут с нее и посреди сам А. С. Степанов делает замечания, указывает.
Во дворе дома Училища живописи во флигельке, где была скульптурная мастерская Волнухина, много лет помещалась столовка, занимавшая две сводчатые комнаты, и
в каждой комнате стояли чисто-начисто вымытые простые деревянные столы с горами нарезанного черного хлеба.
Кругом на скамейках сидели обедавшие.
В ремешок игра простая: узкий кожаный ремешок свертывается
в несколько оборотов
в кружок, причем партнер, прежде чем распустится ремень, должен угадать середину, то есть поставить свой палец или гвоздь, или палочку так, чтобы они, когда ремень развернется, находились
в центре образовавшегося
круга,
в петле. Но ремень складывается так, что петли не оказывается.
Пожарные
в двух этажах, низеньких и душных, были набиты, как сельди
в бочке, и спали вповалку на нарах, а
кругом на веревках сушилось промокшее на пожарах платье и белье. Половина команды — дежурная — никогда не раздевалась и спала тут же
в одежде и сапогах.
Кругом непроглядною серою мглой
Степная равнина одета,
И мрачно и душно
в пустыне глухой,
И нет
в ней ни жизни, ни света.
Автомобиль бешено удирал от пожарного обоза, запряженного отличными лошадьми. Пока не было телефонов, пожары усматривали с каланчи пожарные. Тогда не было еще небоскребов, и вся Москва была видна с каланчи как на ладони. На каланче, под шарами, ходил день и ночь часовой. Трудно приходилось этому «высокопоставленному» лицу
в бурю-непогоду, особенно
в мороз зимой, а летом еще труднее: солнце печет, да и пожары летом чаще, чем зимой, — только гляди, не зевай! И ходит он
кругом и «озирает окрестности».
Я помню одно необычайно сухое лето
в половине восьмидесятых годов, когда
в один день было четырнадцать пожаров, из которых два — сбор всех частей. Горели Зарядье и Рогожская почти
в одно и то же время… А
кругом мелкие пожары…
Московский артистический кружок был основан
в шестидесятых годах и окончил свое существование
в начале восьмидесятых годов. Кружок занимал весь огромный бельэтаж бывшего голицынского дворца, купленного
в сороковых годах купцом Бронниковым. Кружку принадлежал ряд зал и гостиных, которые образовывали
круг с огромными окнами на Большую Дмитровку с одной стороны, на Театральную площадь — с другой, а окна белого голицынского зала выходили на Охотный ряд.
— Пошел бы… да боюсь… вдруг, как последний раз, помнишь, встретим Сергиенко… Я уж оделся, выхожу, а он входит. Взял меня за пуговицу и с час что-то рассказывал. Вдруг опять встретим? А я люблю Сандуны… Только
кругом воздух скверный:
в сухую погоду — пыль, а когда дождь — изо всех домов выкачивают нечистоты
в Неглинку.
Я продолжал сидеть
в теплой ванне.
Кругом, как и всегда
в мыльной, шлепанье по голому мокрому телу, шипенье воды, рвущейся из кранов
в шайки, плеск окачивающихся, дождевой шумок душей — и не слышно человеческих голосов.
А невдалеке от «Молдавии», на Большой Грузинской,
в доме Харламова,
в эти же часы оживлялся более скромный трактир Егора Капкова.
В шесть часов утра чистый зал трактира сплошь был полон фрачной публикой. Это официанты загородных ресторанов, кончившие свою трудовую ночь, приезжали кутнуть
в своем
кругу: попить чайку, выпить водочки, съесть селяночку с капустой.
Кроме этой полупочтенной ассоциации «Чугунных шляп», здесь раза два
в месяц происходили петушиные бои.
В назначенный вечер часть зала отделялась, посредине устраивалась круглая арена, наподобие цирковой,
кругом уставлялись скамьи и стулья для зрителей,
в число которых допускались только избранные, любители этого старого московского спорта, где, как впоследствии на бегах и скачках, существовал своего рода тотализатор — держались крупные пари за победителя.
Я спустился
в эту темноту, держась за руку моего знакомого. Ничего не видя
кругом, сделал несколько шагов. Щелкнул выключатель, и яркий свет электрической лампы бросил тень на ребра сводов. Желтые полосы заиграли на переплетах книг и на картинах над письменным столом.
Кругом домика, с правой стороны ворот, под легкой железной лестницей, приделанной к крыше с незапамятных времен, пребывали «холодные сапожники», приходившие
в Москву из Тверской губернии с «железной ногой», на которой чинили обувь скоро, дешево и хорошо.
— Десятки лет мы смотрели эти ужасы, — рассказывал старик Молодцов. — Слушали под звон кандалов песни о несчастной доле, песни о подаянии. А тут дети плачут
в колымагах, матери
в арестантских халатах заливаются, утешая их, и публика
кругом плачет, передавая несчастным булки, калачи… Кто что может…