Меня, привыкшего к табунной жизни
в задонских степях, где действительно арканятся и выезжаются могучие лошади, до четырех лет не видавшие человека, смешили эти убогие приемы, которые они применяли с серьезными лицами, а мой товарищ-казак все, что они делали, в гораздо лучшем виде повторил перед ними, да я и сам вспомнил старинку.
И радовался, что не надел каску, которую мне совали пожарные, поехал в своей шапке… А то, что бы я делал с каской и без шапки? Утром проснулся весь черный, с ободранной рукой, с волосами, полными сажи. Насилу отмылся, а глаза еще были воспалены. Заработанный мной за службу в пожарных широкий ременный пояс служил мне много лет. Ах, какой был прочный ременный пояс с широкой медной пряжкой! Как он мне после пригодился, особенно
в задонских степях табунных.
Боль была настолько сильна, что и прелесть окружающего перестала существовать для меня. А идти домой не могу — надо успокоиться. Шорох в овраге — и из-под самой кручи передо мной вынырнул Дружок, язык высунул, с него каплет: собака потеет языком. Он ткнулся в мою больную ногу и растянулся на траве. Боль напомнила мне первый вывих ровно шестьдесят лет назад
в задонских степях, когда табунщик-калмык, с железными руками, приговаривал успокоительно:
Неточные совпадения
Больше всего
в этих местах я метался из зимовника
в зимовник
задонских степей, ночуя иногда даже
в грязных калмыцких кибитках.
И повели мы золотых персидских жеребцов
в донские табуны и довели благополучно, и я
в степи счастье свое нашел. А не попади я зипуном
в тузлук — не унюхал бы меня старый казак Гаврило Руфич, и не видел бы я
степей задонских, и не писал бы этих строк!
На наше счастье, все время погода была великолепная — ни дождей, ни обычного
в то время жгучего суховея с астраханских и
задонских степей.
Вернулся мой путешествующий по карте палец из Рыбинска
в Ярославль. Вспомнились ужасы белильного завода… Мысленно проехал по Волге до Каспия…
В дербентские и
задонские степи ткнулся, а мысль вернулась
в Казань. Опять вспомнился арест, взломанная решетка, побег. И злые глаза допрашивавшего седого жандармского полковника, глядевшие на меня через золотое пенсне над черными бровями… Жутко стало, а
в этот момент скрипнула дверь, и я даже вздрогнул.