Неточные совпадения
Из трактира выбегали извозчики —
в расстегнутых синих халатах, с ведром
в руке — к фонтану, платили копейку сторожу, черпали грязными ведрами
воду и поили лошадей. Набрасывались на прохожих с предложением услуг, каждый хваля свою лошадь, величая каждого, судя по одежде, — кого «ваше степенство», кого «ваше здоровье», кого «ваше благородие», а кого «вась-сиясь!». [Ваше сиятельство.]
Светловодная речка Неглинка, заключенная
в трубу, из-за плохой канализации стала клоакой нечистот, которые стекали
в Москву-реку и заражали
воду.
Но самый большой и постоянный доход давала съемщикам торговля вином. Каждая квартира — кабак.
В стенах, под полом,
в толстых ножках столов — везде были склады вина, разбавленного
водой, для своих ночлежников и для их гостей. Неразбавленную водку днем можно было получить
в трактирах и кабаках, а ночью торговал водкой
в запечатанной посуде «шланбой».
Высоко стояла вековая Сухарева башня с ее огромными часами. Издалека было видно.
В верхних ее этажах помещались огромные цистерны водопровода, снабжавшего
водой Москву.
Трубную площадь и Неглинный проезд почти до самого Кузнецкого моста тогда заливало при каждом ливне, и заливало так, что
вода водопадом хлестала
в двери магазинов и
в нижние этажи домов этого района.
Происходило это оттого, что никогда не чищенная подземная клоака Неглинки, проведенная от Самотеки под Цветным бульваром, Неглинным проездом, Театральной площадью и под Александровским садом вплоть до Москвы-реки, не вмещала
воды, переполнявшей ее
в дождливую погоду.
Еще
в екатерининские времена она была заключена
в подземную трубу: набили свай
в русло речки, перекрыли каменным сводом, положили деревянный пол, устроили стоки уличных
вод через спускные колодцы и сделали подземную клоаку под улицами.
Кроме «законных» сточных труб, проведенных с улиц для дождевых и хозяйственных
вод, большинство богатых домовладельцев провело
в Неглинку тайные подземные стоки для спуска нечистот, вместо того чтобы вывозить их
в бочках, как это было повсеместно
в Москве до устройства канализации.
И вот
в жаркий июльский день мы подняли против дома Малюшина, близ Самотеки, железную решетку спускного колодца, опустили туда лестницу. Никто не обратил внимания на нашу операцию — сделано было все очень скоро: подняли решетку, опустили лестницу. Из отверстия валил зловонный пар. Федя-водопроводчик полез первый; отверстие, сырое и грязное, было узко, лестница стояла отвесно, спина шаркала о стену. Послышалось хлюпанье
воды и голос, как из склепа...
Я остался один
в этом замурованном склепе и прошел по колено
в бурлящей
воде шагов десять. Остановился. Кругом меня был мрак. Мрак непроницаемый, полнейшее отсутствие света. Я повертывал голову во все стороны, но глаз мой ничего не различал.
С ним, уже во время работ, я спускался второй раз
в Неглинку около Малого театра, где канал делает поворот и где русло было так забито разной нечистью, что
вода едва проходила сверху узкой струйкой: здесь и была главная причина наводнений.
Знакомый подземный коридор, освещенный тусклившимися сквозь туман электрическими лампочками. По всему желобу был настлан деревянный помост, во время оттепели все-таки заливавшийся местами
водой. Работы уже почти кончились, весь ил был убран, и подземная клоака была приведена
в полный порядок.
Я — за ними, по траве, чтобы не слышно. Дождик переставал. Журчала
вода, стекая по канавке вдоль тротуара, и с шумом падала
в приемный колодец подземной Неглинки сквозь железную решетку. Вот у нее-то «труженики» остановились и бросили тело на камни.
«Эге, — сообразил я, — вот что значит: “концы
в воду"».
Соединить золу с табаком так: два стакана табаку и один стакан золы, ссыпать это
в горшок, смачивая
водой стакан с осьмою, смачивать не сразу, а понемногу, и
в это время опять тереть, и так тереть весь табак до конца, выкладывая
в одно место.
Сосновое масло, один золотник розового масла и розовую
воду соединить вместе подогретую, но не очень сильно; смесь эту, взбалтывая, подбавлять
в каждый раствор табаку с золою и все это стирать.
Еще задолго до ресторана «Эрмитаж»
в нем помещался разгульный трактир «Крым», и перед ним всегда стояли тройки, лихачи и парные «голубчики» по зимам, а
в дождливое время часть Трубной площади представляла собой непроездное болото,
вода заливала Неглинный проезд, но до Цветного бульвара и до дома Внукова никогда не доходила.
Лошади кормятся без призора, стаи голубей и воробьев мечутся под ногами, а извозчики
в трактире чай пьют. Извозчик, выйдя из трактира, черпает прямо из бассейна грязным ведром
воду и поит лошадь, а вокруг бассейна — вереница водовозов с бочками.
А тогда
в особенности: полазь-ка по крышам зимой,
в гололедицу, когда из разорванных рукавов струями бьет
вода, когда толстое сукно куртки и штанов (и сухое-то не согнешь) сделается как лубок, а неуклюжие огромные сапожищи, на железных гвоздях для прочности, сделаются как чугунные.
В пять часов утра хозяйка будила идти за
водой на бассейн или на Сухаревку, или на Трубу.
Навели на скрытую
водой глубокую рытвину: лошади сразу по брюхо, а карета набок. Народ сбежался — началась торговля, и «молодые» заплатили полсотни рублей за выгрузку кареты и по десять рублей за то, что перенесли «молодых» на руках
в дом дяди.
Вода, жар и пар одинаковые, только обстановка иная. Бани как бани! Мочалка — тринадцать, мыло по одной копейке. Многие из них и теперь стоят, как были, и
в тех же домах, как и
в конце прошлого века, только публика
в них другая, да старых хозяев, содержателей бань, нет, и память о них скоро совсем пропадет, потому что рассказывать о них некому.
Бегали от побоев портные, сапожники, парикмахеры, столяры, маляры, особенно служившие у маленьких хозяйчиков — «грызиков», где они, кроме учения ремеслу этими хозяйчиками, а главное — их пьяными мастерами и хозяйками употреблялись на всякие побегушки. Их,
в опорках и полуголых, посылали во всякое время с ведрами на бассейн за
водой, они вставали раньше всех
в квартире, приносили дрова, еще затемно ставили самовары.
В некоторых банях даже воровали городскую
воду. Так,
в Челышевских банях, к великому удивлению всех, пруд во дворе, всегда полный
воды, вдруг высох, и бани остались без
воды. Но на другой день
вода опять появилась — и все пошло по-старому.
Секрет исчезновения и появления
воды в большую публику не вышел, и начальство о нем не узнало, а кто знал, тот с выгодой для себя молчал.
Дело оказалось простым: на Лубянской площади был бассейн, откуда брали
воду водовозы.
Вода шла из Мытищинского водопровода, и по мере наполнения бассейна сторож запирал краны. Когда же нужно было наполнять Челышевский пруд, то сторож крана бассейна не запирал, и
вода по трубам шла
в банный пруд.
Бани строились
в большинстве случаев деревянные, одноэтажные, так как
в те времена, при примитивном водоснабжении, во второй этаж подавать
воду было трудно.
Правильных водостоков под полами не было: мыльная
вода из-под пола поступала
в специальные колодцы на дворах по особым деревянным лежакам и оттуда по таким же лежакам шла
в реку, только метров на десять пониже того места реки, откуда ее накачивали для мытья…
Банка снимается, кровь — прямо на пол. Затем банщик выливает на пациента шайку
воды, и он, татуированный, выходит
в раздевальню. После этого обычно начиналась консультация о «пользительности» банок.
После сего он долго тер меня рукавицей и, сильно оплескав теплой
водой, стал умывать намыленным полотняным пузырем. Ощущение неизъяснимое: горячее мыло обливает вас, как воздух! После пузыря Гасан опустил меня
в ванну — тем и кончилась церемония».
Я продолжал сидеть
в теплой ванне. Кругом, как и всегда
в мыльной, шлепанье по голому мокрому телу, шипенье
воды, рвущейся из кранов
в шайки, плеск окачивающихся, дождевой шумок душей — и не слышно человеческих голосов.
Что такое? И спросить не у кого — ничего не вижу. Ощупываю шайку — и не нахожу ее; оказалось, что банщик ее унес, а голова и лицо
в мыле. Кое-как протираю глаза и вижу: суматоха! Банщики побросали своих клиентов, кого с намыленной головой, кого лежащего
в мыле на лавке. Они торопятся налить из кранов шайки
водой и становятся
в две шеренги у двери
в горячую парильню, высоко над головой подняв шайки.
«Грызиками» назывались владельцы маленьких заведений,
в пять-шесть рабочих и нескольких же мальчиков с их даровым трудом. Здесь мальчикам было еще труднее: и
воды принеси, и дров наколи, сбегай
в лавку — то за хлебом, то за луком на копейку, то за солью, и целый день на посылках, да еще хозяйских ребят нянчи! Вставай раньше всех, ложись после всех.
Много пилось
воды в летнюю жару, когда пыль клубилась тучами по никогда не метенным улицам и площадям.
Асфальтовые Петровские линии. Такая же, только что вымытая Петровка. Еще против одного из домов дворник поливает из брандспойта улицы, а два других гонят
воду в решетку водосточного колодца.