Неточные совпадения
Букинисты и антиквары (последних звали «старьевщиками»)
были аристократической частью Сухаревки. Они занимали место ближе к Спасским казармам. Здесь не
было той давки, что на толкучке. Здесь и публика
была чище: коллекционеры и собиратели библиотек,
главным образом из именитого купечества.
Главной же, народной Сухаревкой,
была толкучка и развал.
В дни существования «Шиповской крепости»
главным разбойничьим притоном
был близ Яузы «Поляков трактир», наполненный отдельными каморками, где производился дележ награбленного и продажа его скупщикам. Здесь собирались бывшие люди, которые ничего не боялись и ни над чем не задумывались…
Все это товар дешевый,
главным образом русский: шубы, поддевки, шаровары или пальто и пиджачные и сюртучные пары, сшитые мешковато для простого люда.
Было, впрочем, и «модье» с претензией на шик, сшитое теми же портными.
И там и тут торговали специально грубой привозной обувью — сапогами и башмаками,
главным образом кимрского производства. В семидесятых годах еще практиковались бумажные подметки, несмотря на то, что кожа сравнительно
была недорога, но уж таковы
были девизы и у купца и у мастера: «на грош пятаков» и «не обманешь — не продашь».
На большие «мельницы», содержимые в шикарных квартирах, «деловые ребята» из осторожности не ходили — таких «мельниц» в то время в Москве
был десяток на
главных улицах.
Наказания
были разные: каторжные работы — значит отхожие места и помойки чистить, ссылка — перевод из
главной булочной во вторую. Арест заменялся денежным штрафом, лишение прав — уменьшением содержания, а смертная казнь — отказом от места.
Главным образом это
были студенты, приходившие проситься в общежитие.
Успенский, А. М. Дмитриев, Ф. Д. Нефедов и Петр Кичеев вспоминали «Ад» и «Чебыши», да знали подробности некоторые из старых сотрудников «Русских ведомостей», среди которых
был один из
главных участников «Адской группы», бывавший на заседаниях смертников в «Аду» и «Чебышах».
Главными покупателями
были повара лучших трактиров и ресторанов, а затем повара барские и купеческие, хозяйки-купчихи и кухарки. Все это толклось, торговалось, спорило из-за копейки, а охотнорядец рассыпался перед покупателем, памятуя свой единственный лозунг: «не обманешь — не продашь».
Против ворот [Въезд во двор со стороны Тверской, против Обжорного переулка.] Охотного ряда, от Тверской, тянется узкий Лоскутный переулок, переходящий в Обжорный, который кривулил к Манежу и к Моховой; нижние этажи облезлых домов в нем
были заняты
главным образом «дырками». Так назывались харчевни, где подавались: за три копейки — чашка щей из серой капусты, без мяса; за пятак — лапша зелено-серая от «подонья» из-под льняного или конопляного масла, жареная или тушеная картошка.
Двор
был застроен оптовыми лавками, где торговали сезонным товаром: весной — огурцами и зеленью, летом — ягодами, осенью — плодами,
главным образом яблоками, а зимой — мороженой рыбой и круглый год — живыми раками, которых привозили с Оки и Волги, а
главным образом с Дона, в огромных плетеных корзинах.
Много анекдотов можно
было бы припомнить про княжение Долгорукова на Москве, но я ограничусь только одним, относящимся, собственно, к генерал-губернаторскому дому, так как цель моих записок — припомнить старину
главным образом о домах и местностях Москвы.
От него я узнал, что Шпейер
был в этой афере вторым лицом, а
главным был некий прогорелый граф, который не за это дело, а за ряд других мошенничеств
был сослан в Сибирь.
В
главном здании, с колоннадой и красивым фронтоном, помещалась в центре нижнего этажа гауптвахта, дверь в которую
была среди колонн, а перед ней — плацдарм с загородкой казенной окраски, черными и белыми угольниками. Около полосатой, такой же окраски будки с подвешенным колоколом стоял часовой и нервно озирался во все стороны, как бы не пропустить идущего или едущего генерала, которому полагалось «вызванивать караул».
Главным жертвователем
было купечество, считавшее необходимостью для спасения душ своих жертвовать «несчастненьким» пропитание, чтобы они в своих молитвах поминали жертвователя, свято веруя, что молитвы заключенных скорее достигают своей цели.
Главным центром, куда направлялись подаяния,
была центральная тюрьма — «Бутырский тюремный замок». Туда со всей России поступали арестанты, ссылаемые в Сибирь, отсюда они, до постройки Московско-Нижегородской железной дороги, отправлялись пешком по Владимирке.
Наживались на этих подаяниях
главным образом булочники и хлебопекарни. Только один старик Филиппов, спасший свое громадное дело тем, что съел таракана за изюминку,
был в этом случае честным человеком.
Жюль — парижанин, помнивший бои Парижской коммуны, служил
главным мастером у Леона Эмбо, который
был «придворным» парикмахером князя В. А. Долгорукова.
Вход в ресторан
был строгий: лестница в коврах, обставленная тропическими растениями, внизу швейцары, и ходили сюда завтракать из своих контор
главным образом московские немцы. После спектаклей здесь собирались артисты Большого и Малого театров и усаживались в двух небольших кабинетах. В одном из них председательствовал певец А. И. Барцал, а в другом — литератор, историк театра В. А. Михайловский — оба бывшие посетители закрывшегося Артистического кружка.
Горячо взялся Лазарев за дело, и в первый же месяц касса клуба начала пухнуть от денег. Но
главным образом богатеть начал клуб на Тверской, в доме, где
был когда-то «Пушкинский театр» Бренко.
При М. М. Хераскове
была только одна часть, средняя, дворца, где колонны и боковые крылья, а может
быть, фронтон с колоннами и ворота со львами
были сооружены после 1812 года Разумовским, которому Херасковы продали имение после смерти поэта в 1807 году. Во время пожара 1812 года он уцелел, вероятно, только благодаря густому парку. Если сейчас войти на чердак пристроек, то на стенах
главного корпуса видны уцелевшие лепные украшения бывших наружных боковых стен.
Они сознались, что белое привидение
было ими выдумано, чтобы выселить барыню, а
главное — зверя-управляющего и чтобы всей шайкой поселиться в пустом дворце Белосельских, так как при зверинце в старом убежище оставаться
было уже нельзя. «Призраки»
были жестоко выпороты в Тверской части. Особенно форейтор, изображавший «белую даму».
Во флигеле дома, где
был театр Бренко, помещалась редакция журнала «Будильник». Прогорел театр Бренко, прогорел Малкиель, дома его перешли к кредиторам. «Будильник» продолжал там существовать, и помещение редакции с портретами
главных сотрудников, в числе которых
был еще совсем юный Антон Чехов, изображено Константином Чичаговым и напечатано в красках во всю страницу журнала в 1886 году.
Всем магазином командовал управляющий Сергей Кириллович, сам же Елисеев приезжал в Москву только на один день: он
был занят устройством такого же храма Бахуса в Петербурге, на Невском, где
был его
главный, еще отцовский магазин.
Вина составляли
главный доход Елисеева. В его погребах хранились самые дорогие вина, привезенные отцом владельца на трех собственных парусных кораблях, крейсировавших еще в первой половине прошлого века между Финским заливом и гаванями Франции, Испании, Португалии и острова Мадейры, где у Елисеева
были собственные винные склады.
С самого начала судебной реформы в кремлевском храме правосудия, здании судебных установлений, со дня введения судебной реформы в 1864–1866 годы стояла она. Статуя такая, как и подобает ей
быть во всем мире: весы, меч карающий и толстенные томы законов. Одного только не оказалось у богини, самого
главного атрибута — повязки на глазах.
Самыми
главными банными днями
были субботы и вообще предпраздничные дни, когда в банях
было тесно и у кранов стояли вереницы моющихся с легкими липовыми шайками, которые сменили собой тяжелые дубовые.
Главной же их специальностью
было акушерство. Уже за несколько недель беременная женщина начинала просить...
А
главное, еще и потому, что рядом с банями
была лавчоночка, где народный поэт Разоренов торговал своего изделия квасом и своего засола огурцами, из-под которых рассол
был до того ароматичен и вкусен, что его предпочитали даже прекрасному хлебному квасу.
Тогда в центре города
был только один «ресторан» — «Славянский базар», а остальные назывались «трактиры», потому что
главным посетителем
был старый русский купец.
В старые времена половыми в трактирах
были,
главным образом, ярославцы — «ярославские водохлебы». Потом, когда трактиров стало больше, появились половые из деревень Московской, Тверской, Рязанской и других соседних губерний.
У Лопашова, как и в других городских богатых трактирах, у крупнейших коммерсантов
были свои излюбленные столики. Приходили с покупателями,
главным образом крупными провинциальными оптовиками, и первым делом заказывали чаю.
Только после смерти Карташева выяснилось, как он жил: в его комнатах, покрытых слоями пыли, в мебели, за обоями, в отдушинах, найдены
были пачки серий, кредиток, векселей.
Главные же капиталы хранились в огромной печи, к которой
было прилажено нечто вроде гильотины: заберется вор — пополам его перерубит. В подвалах стояли железные сундуки, где вместе с огромными суммами денег хранились груды огрызков сэкономленного сахара, стащенные со столов куски хлеба, баранки, веревочки и грязное белье.
Пили и
ели потому, что дешево, и никогда полиция не заглянет, и скандалы кончаются тут же, а купцу
главное, чтобы «сокровенно»
было. Ни в одном трактире не
было такого гвалта, как в бубновской «дыре».
Внизу лавки, второй этаж под «дворянские» залы трактира с массой отдельных кабинетов, а третий, простонародный трактир, где
главный зал с низеньким потолком
был настолько велик, что в нем помещалось больше ста столов, и середина
была свободна для пляски.