Цитаты со словом «плачея»
— Эту лошадь — завтра в деревню. Вчера на Конной у Илюшина взял за сорок рублей киргизку… Добрая. Четыре года. Износу ей не будет… На той неделе обоз с рыбой из-за Волги пришел. Ну, барышники у них лошадей укупили, а с нас вдвое берут. Зато в долг. Каждый понедельник трешку
плати. Легко разве? Так все извозчики обзаводятся. Сибиряки привезут товар в Москву и половину лошадей распродадут…
Из трактира выбегали извозчики — в расстегнутых синих халатах, с ведром в руке — к фонтану,
платили копейку сторожу, черпали грязными ведрами воду и поили лошадей. Набрасывались на прохожих с предложением услуг, каждый хваля свою лошадь, величая каждого, судя по одежде, — кого «ваше степенство», кого «ваше здоровье», кого «ваше благородие», а кого «вась-сиясь!». [Ваше сиятельство.]
Каждый ночлежник
платил пятак за ночь, а «номера» ходили по двугривенному.
Вася чуть не
плачет — пальто новое. Я его утешаю...
В 1917 году ночлежники «Утюга» все, как один, наотрез отказались
платить съемщикам квартир за ночлег, и съемщики, видя, что жаловаться некому, бросили все и разбежались по своим деревням.
— Ты что, Коська? — А сама
плачет…
— Прямо
плачу, что не попал, а угодил к Темному! Вот дело было! Сашку Утюга сегодня на шесть тысяч взяли…
И всегда
платил за них наличные деньги, и никогда торговцы с него, единственного, может быть, не запрашивали лишнего.
Это была книжная биржа, завершавшаяся на Сухаревке, где каждый постоянный покупатель знал каждого букиниста и каждый букинист знал каждого покупателя: что ему надо и как он
платит.
Чуть свет являлись на толкучку торговки, барахольщики первой категории и скупщики из «Шилова дома», а из желающих продать — столичная беднота: лишившиеся места чиновники приносили последнюю шинелишку с собачьим воротником, бедный студент продавал сюртук, чтобы
заплатить за угол, из которого его гонят на улицу, голодная мать, продающая одеяльце и подушку своего ребенка, и жена обанкротившегося купца, когда-то богатая, боязливо предлагала самовар, чтобы купить еду сидящему в долговом отделении мужу.
Заплачет и уйдет под улюлюканье и насмешки…
В Богословском (Петровском) переулке с 1883 года открылся театр Корша. С девяти вечера отовсюду поодиночке начинали съезжаться извозчики, становились в линию по обеим сторонам переулка, а не успевшие занять место вытягивались вдоль улицы по правой ее стороне, так как левая была занята лихачами и парными «голубчиками», платившими городу за эту биржу крупные суммы. «Ваньки», желтоглазые погонялки — эти извозчики низших классов, а также кашники, приезжавшие в столицу только на зиму,
платили «халтуру» полиции.
Ну, вынешь из кармана кошелек, достанешь гривенник, думаешь дать, а потом мелькнет в голове: ведь я ему жалованье
плачу, за что же еще сверх того давать?
Были у ляпинцев и свои развлечения — театр Корша присылал им пять раз в неделю бесплатные билеты на галерку, а цирк Саламонского каждый день, кроме суббот, когда сборы всегда были полные, присылал двадцать медных блях, которые заведующий Михалыч и раздавал студентам, требуя за каждую бляху почему-то одну копейку. Студенты охотно
платили, но куда эти копейки шли, никто не знал.
Дом был большой, двухэтажный, населен беднотой — прачки, мастеровые, которые никогда ему не
платили за квартиру, и он не только не требовал платы, но еще сам ремонтировал квартиры, а его ученики красили и белили.
За работу Н. И. Струнникову Брокар денег не давал, а только
платил за него пятьдесят рублей в училище и содержал «на всем готовом». А содержал так: отвел художнику в сторожке койку пополам с рабочим, — так двое на одной кровати и спали, и кормил вместе со своей прислугой на кухне. Проработал год Н. И. Струнников и пришел к Брокару...
Столовка была открыта ежедневно, кроме воскресений, от часу до трех и всегда была полна. Раздетый, прямо из классов, наскоро прибегает сюда ученик, берет тарелку и металлическую ложку и прямо к горящей плите, где подслеповатая старушка Моисеевна и ее дочь отпускают кушанья. Садится ученик с горячим за стол, потом приходит за вторым, а потом уж
платит деньги старушке и уходит. Иногда, если денег нет, просит подождать, и Моисеевна верила всем.
Не было никаких кассирш, никаких билетиков. И мало было таких, кто надует Моисеевну, почти всегда
платили наличными, займут у кого-нибудь одиннадцать копеек и заплатят. После выставок все расплачивались обязательно.
Кушанья тогда заказывали на слово, деньги, полученные от гостя, половые несли прямо в буфет, никуда не заходя,
платили, получали сдачу и на тарелке несли ее, тоже не останавливаясь, к гостю.
Жил здесь отставной кавалерийский полковник, целые дни лежавший на диване с трубкой и рассылавший просительные письма своим старым друзьям, которые время от времени
платили за его квартиру.
Сельские священники возили на квартиры чиновников взятки возами, в виде муки и живности, а московские
платили наличными.
Граф Шувалов, у которого в крепостные времена были огромные имения в Верейском уезде, первый стал отпускать крестьян в Москву по сбору на «погорелые» места, потому что они
платили повышенный оброк. Это было очень выгодно помещику.
— Ну, что зря за номер
платить! Переноси свою керосинку ко мне… У меня комната побольше!
Он исправлял должность крупье,
платил, когда банк проигрывал, и получал выигрыши.
За эту табакерку он
заплатил бешеные деньги в Париже, потому что это была табакерка Наполеона I. Из-за нее, как рассказывал владелец, Наполеон проиграл Ватерлоо, так как, нюхая табак, недослышал доклада адъютанта, перепутал направления и двинул кавалерию по пересеченной местности, а пехоту — по равнине.
И пошел одиноко поэт по бульвару… А вернувшись в свою пустую комнату, пишет 27 августа 1833 года жене: «Скажи Вяземскому, что умер тезка его, князь Петр Долгоруков, получив какое-то наследство и не успев промотать его в Английском клубе, о чем здешнее общество весьма жалеет. В клубе не был, чуть ли я не исключен, ибо позабыл возобновить свой билет, надобно будет
заплатить штраф триста рублей, а я бы весь Английский клуб готов продать за двести рублей».
Навели на скрытую водой глубокую рытвину: лошади сразу по брюхо, а карета набок. Народ сбежался — началась торговля, и «молодые»
заплатили полсотни рублей за выгрузку кареты и по десять рублей за то, что перенесли «молодых» на руках в дом дяди.
«Кусочник»
платил аренду хозяину бани, сам нанимал и увольнял рабочих, не касаясь парильщиков: эти были в распоряжении самого хозяина.
«Кусочники» жили семьями при банях, имели отдельные комнаты и
платили разную аренду, смотря по баням, от двадцати до ста рублей в месяц.
В свою очередь, раздевальщики, тоже не получавшие хозяйского жалованья, должны были
платить «кусочникам» из своих чаевых разные оклады, в зависимости от обслуживаемых раздевальщиком диванов, углов, простенков, кабинок.
«Кусочники» должны были стирать диванные простыни,
платить жалованье рабочим, кормить их и мальчиков, а также отвечать за чистоту бань и за пропажу вещей у моющихся в «дворянских» банях.
Банные воры были сильны и неуловимы. Некоторые хозяева, чтобы сохранить престиж своих бань, даже входили в сделку с ворами,
платя им отступного ежемесячно, и «купленные» воры сами следили за чужими ворами, и если какой попадался — плохо ему приходилось, пощады от конкурентов не было: если не совсем убивали, то калечили на всю жизнь.
Вся постройка и починка делалась в кредит, на выплату.
Платили по мелочам, а главный расчет производился два раза в год — на Пасху и на Рождество.
И что ни кличка — то сразу весь человек в ней. Иван действительно жесткий, Федор — всегда чуть не
плачет, у Рюмочки — нос красный, Маша — длинная и тонкая, а Саша — маленький, прямо-таки пузырь.
«Грузинские» бани — любимые у жокеев и у цыган, заселяющих Живодерку. А жокеи — любимые посетители банщиков, которым
платили по рублю, а главное, иногда шепнут про верненькую лошадку на ближайших скачках.
Он приходил в раздевальню «дворянского» отделения, сидел в ней часа два, принимал от приказчика выручку и клал ее в несгораемый шкаф. Затем звал цирюльника. Он ежедневно брился — благо даром, не
платить же своему деньги, а в одиннадцать часов аккуратно являлся брат Федор, забирал из шкафа пачки денег, оставляя серебро брату, — и уходил.
— При матушке Екатерине, — говорит он, — по этой пряжке давалось право входа в женские бани бесплатно, а теперь и в мужские
плати! — обижался он.
Половые и официанты жалованья в трактирах и ресторанах не получали, а еще сами
платили хозяевам из доходов или определенную сумму, начиная от трех рублей в месяц и выше, или 20 процентов с чаевых, вносимых в кассу.
Единственный трактир «Саратов» был исключением: там никогда хозяева, ни прежде Дубровин, ни после Савостьянов, не брали с половых, а до самого закрытия трактира
платили и половым и мальчикам по три рубля в месяц.
— Чайные — их счастье. Нам чужого счастья не надо, а за службу мы
платить должны, — говаривал Савостьянов.
В каждом трактире был обязательно свой зал для извозчиков, где красовался увлекательный «каток», арендатор которого
платил большие деньги трактирщику и старался дать самую лучшую провизию, чтобы привлекать извозчиков, чтобы они говорили...
— И все-то я у вас на уме, все я. Это на пользу. Небось по счетам когда
платите, сейчас обо мне вспоминаете, глянь, и наживете. И сами, когда счета покупателю пишете, тоже меня не забудете. На чаек бы с вашей милости!
И сама побежала с ним. Любовник в это время ушел, а сосед всю эту историю видел и рассказал ее в селе, а там односельчане привезли в Москву и дразнили несчастного до старости… Иногда даже
плакал старик.
— Ну и спрашивай себе. За чай и за цигарку
заплати сам. И заемщик должен себе спросить чаю, тоже пару, за шесть копеек. А если спросит полпорции за тридцать копеек или закажет вина или селянку — разговоры кончены...
Вынимает бумажник,
платит и вдруг ни с того ни с сего схватит бутылку шампанского и — хлесть ее в зеркало. Шум. Грохот. Подбегает прислуга, буфетчик. А он хладнокровно вынимает бумажник и самым деловым тоном спрашивает...
Платит, не торгуясь, и снова бьет…
Так назывался запечатанный хрустальный графин, разрисованный золотыми журавлями, и в нем был превосходный коньяк, стоивший пятьдесят рублей. Кто
платил за коньяк, тот и получал пустой графин на память. Был даже некоторое время спорт коллекционировать эти пустые графины, и один коннозаводчик собрал их семь штук и показывал свое собрание с гордостью.
— Сколько позволите
заплатить, Василий Васильевич?
По древним французским и германским законам должник должен был отрабатывать долг кредитору или подвергался аресту в оковах, пока не
заплатит долга, а кредитор обязывался должника «кормить и не увечить».
Цитаты из русской классики со словом «плачея»
Синонимы к слову «плачея»
Предложения со словом «плачея»
- Вот старик взял мешок с тремя парами беленьких курочек и пошёл искать плачеи.
- Существует множество теорий о её начале из культа мёртвых или из погребальных плачей и др.
- Сами эти люди, его сослуживцы, подчинённые и товарищи по разным организациям, испытывали некоторую неловкость по поводу происходящего здесь и потому старались держаться подальше от могилы, от мертвеца и неумеренных надгробных плачей.
- (все предложения)
Дополнительно