Неточные совпадения
В состав учредителей вошли вместе с В.М. Соболевским его товарищи
по выработке основной программы газеты — А.С. Постников и А.И. Чупров, затем три ближайших помощника его
по ведению
дела в конце 70-х и начале 80-х годов — Д.Н. Анучин, П.И. Бларамберг и В.Ю. Скалон и еще пять постоянных сотрудников — М.Е. Богданов, Г.А. Джаншиев, А.П. Лукин, В.С. Пагануцци и М.А. Саблин.
Каково же было удивление, когда на другой
день утром жена, вынимая газеты из ящика у двери, нашла в нем часы с цепочкой, завернутые в бумагу! При часах грамотно написанная записка: «Стырено
по ошибке, не знали, что ваши, получите с извинением». А сверху написано: «В.А. Гиляровскому». Тем и кончилось. Может быть, я и встречался где-нибудь с автором этого
дела и письма, но никто не намекнул о происшедшем.
Помню такой случай: из конторы богатой фирмы Бордевиль украли двадцатипудовый несгораемый шкаф с большими деньгами. Кража, выходящая из ряда обыкновенных: взломали двери и увезли шкаф из Столешникова переулка — самого людного места — в августе месяце среди белого
дня. Полицию поставили на ноги, сыскнушка разослала агентов повсюду,
дело вел знаменитый в то время следователь
по особо важным
делам Кейзер, который впоследствии вел расследование событий Ходынки, где нам пришлось опять с ним встретиться.
На другой
день Джон Смит
по выходе из вагона представил меня прибывшим, и через час мы завтракали в «Славянском базаре».
Кроме купцов, отправленных в служители в холерный госпиталь, Баранов стал забирать шулеров, которые съехались,
по обычаю, на ярмарку. Их он держал
по ночам под арестом, а
днем посылал на грязные работы
по уборке выгребных и помойных ям, а особенно франтоватых с девяти часов утра до обеда заставлял мести площади и мостовые у всех на виду.
До сего времени не знаю, был ли это со мной приступ холеры (заразиться можно было сто раз) или что другое, но этим
дело не кончилось, а вышло нечто смешное и громкое, что заставило упомянуть мою фамилию во многих концах мира,
по крайней мере в тех, где получалась английская газета, выходившая в миллионах экземпляров.
Из ресторана я пришел в номер, купив
по пути пачку бумаги. Я решил прожить два
дня здесь, на свободе привести в порядок мои три сплошь исписанные записные книжки, чтобы привезти в Москву готовые статьи, и засел за работу.
Дня через три вдруг я вижу в этой газете заметку «Средство от холеры» —
по цензурным условиям ни о Донской области, ни о корреспонденте «Русских ведомостей» не упоминалось, а было напечатано, что «редактор журнала „Спорт“ В.А. Гиляровский заболел холерой и вылечился калмыцким средством: на лошади сделал десять верст галопа
по скаковому кругу — и болезнь как рукой сняло».
Стихотворную мою шутку на пьесу Л.Н. Толстого «Власть тьмы» в
день ее первой постановки на сцене разнесли
по Москве вмиг. На другой вечер всюду слышалось...
— Действительно, — говорит В.М. Соболевский, — газету, как только ее роздали для разноски подписчикам, явившаяся полиция хотела арестовать, но М.А. Саблин поехал к генерал-губернатору и узнал, что газету уже разрешили
по приказанию свыше. Целый
день допечатывали газету. Она была единственная с подробностями катастрофы.
В
день смерти вечером проходившим мимо громадного, мрачного с виду дома Губкина нескольким нищим подали
по серебряной монете с просьбой помянуть усопшего. С быстротой телефона
по ночлежным приютам распространился между нищими слух, что на поминовение Губкина раздают деньги пригоршнями.
Ударил ли он шашкой слона или только замахнулся, но Мамлик остервенел и бросился за городовым, исчезнувшим в двери будки. Подняв хобот, слон первым
делом сорвал навес крыльца, сломал столбы и принялся за крышу,
по временам поднимая хобот и трубя. Городовой пытался спастись в заднее окно, но не мог вылезть: его толстая фигура застряла, и он отчаянно вопил о помощи.
В «Новостях
дня» я за все время их существования постоянно почти не работал, но первые годы
по усиленной просьбе А.Я. Липскерова помочь ему давал иногда интересный материал, и он действительно платил, как умел.
Но эти семь тысяч спасли А.Я. Липскерова. Вообще ему везло. Затевая издание газеты, он не задавался никакими высокими идеями, а смотрел на газету как на коммерческое
дело с конечной целью разбогатеть
по примеру Н.И. Пастухова, а что писалось в газете, его занимало мало. Его интересовали только доходы.
Позднее я узнал, что это один из ростовщиков популярного антрепренера М.В. Лентовского. Он держал для видимости довольно приличный винный погребок и гастрономический магазин, а на самом
деле был шулер и ростовщик. От одного из таких же типов, тоже шулера, я узнал, что брюнет до этого, имея кличку Пашки-Шалуна, был карманником у Рязанского вокзала, а позднее работал
по этим же
делам в поездах. Я об этом рассказал Н.И. Пастухову.
По нескольку суток,
днем и ночью, он ездил в лодке
по реке, тут же спал на берегу около костра, несмотря ни на какую погоду. Даже
по зимам уезжал ловить и в двадцатиградусные морозы просиживал часами у проруби на речке.
— Сами виноваты! Мне какое
дело? Ничего не дам! — И начинает ходить
по кабинету быстро-быстро. Потом остановится: — Ступайте в контору и скажите, что я велел дать 25 рублей.
Романы шли шесть раз в неделю, а
по воскресеньям шел фельетон И.И. Мясницкого, его сценки из народного или купеческого быта. И.И. Мясницкого читала праздничная публика, а романы, можно сказать, читались более широко. Каждый романист имел свои два
дня в неделю. Понедельник и среда — исторический роман Опочинина, вторник и пятница — роман из высшего круга с уголовщиной «Синее домино» (псевдоним А.И. Соколовой), а среда и суббота — А.М. Пазухин, особый любимец публики, дававший постоянных подписчиков.
— Федор Константинович, я к вам
по важному
делу. Губернатор Василий Степанович (Перфильев) сердится очень на газету. Что у вас за репортеры!
Н.И. Пастухов начал печатать своего «Разбойника Чуркина»
по порядку протоколов, сшитых в
деле, украшая каждый грабеж или кражу сценами из старых разбойничьих романов, которые приобрел у букинистов, а Ваську Чуркина преобразил чуть ли не в народного героя и портрет его напечатал.
Со стороны моряков, которых
по целым
дням неутомимо угощал «боярин», тоже последовала приветственная речь
по его адресу.
Дело это до суда не дошло, но,
по признанию Н.И. Пастухова, это обошлось ему в солидную цифру.
Сотрудники жили настоящим
днем, не заглядывая в прошлое: приходили со статьями, за гонораром, собирались составлять номера
по субботам, видели тех, кто перед глазами, а в прошлое не заглядывали.
А.П. Сухов, которому к этому времени исполнилось двадцать шесть лет, оставил богомаза, нанял комнатку за три рубля в месяц на Козихе и принялся за работу. Читал, учился
по вечерам, начав с грамматики, а
днем писал образа
по заказу купцов.
«Рассказы в этом журнале писал Антоша Чехонте и
по субботам, в редакционный
день, гудел баском...
Главным сотрудником,
по существу редактором, так как сам был полуграмотным, Морозов пригласил А.М. Пазухина, автора романов и повестей, годами печатавшихся непрерывно в «Московском листке»
по средам и пятницам. И в эти
дни газетчики для розницы брали всегда больше номеров и говорили...
— Как же-с,
по постным
дням фельетоны Алексея Михайловича!
Газета печаталась в количестве одной тысячи
днем по средам и субботам, а газетчикам раздавалась
по четвергам и воскресеньям.
Я.А. Фейгин метался
по своим
делам по Москве, а фактическим редактором был И.Д. Новик. Первые месяцы газета шла, конечно, слабо, направление еще ярко не определилось, но ее счастью помогло чужое несчастье.
В самые первые
дни славы Леонида Андреева явился в редакцию «Курьера» сотрудник «Русского слова», редактировавший приложение к газете — журнал «Искры», М.М. Бойович с предложением
по поручению И.Д. Сытина дать ему рассказ.
Номера, отбираемые полицией, продавались в тот же
день газетчиками
по рублю, а ходовой сообразительный оптовик-газетчик Анисимов, имевший свою лавочку в Петровских линиях, нажил на этом деньги, долгое время торгуя «Курьером» из-под полы.
Живя в Москве широкой жизнью, вращаясь в артистическом и литературном мире, задавая для своих друзей обеды, лет через десять В.М. Лавров понял, что московская жизнь ему не под силу. В 1893 году он купил в восьми верстах от городка Старая Руза, возле шоссе, клочок леса между двумя оврагами, десятин двадцать, пустошь Малеевку, выстроил в этом глухом месте дом, разбил сад и навсегда выехал из Москвы, посещая ее только
по редакционным
делам в известные
дни, не больше раза в неделю.
Я жил в Гиляевке только летом, да и то часто уезжал
по редакционным
делам. Во время моих приездов мы нередко вместе обедали и ужинали то у В.М. Лаврова, то у В.А. Гольцева, то у меня.
По зимам я иногда приезжал к нему на
день, на два и, так как моя дача была холодная, останавливался в его доме.
Зимний
день у него всегда проходил так: в одиннадцать встанет, попьет кофе, выходит погулять. Первым
делом идет через занесенный снежными сугробами сад
по узкой тропинке к большой террасе, на которую летом выход из столовой, где стоял огромный летний обеденный стол.
«Припоминается мне такой случай: И.С. Тургенев любил разбираться в почерках, отгадывая
по их разнообразию не столько состояние в данный момент духа писавшего, сколько вообще личный характер и душевные свойства его. В тот
день он получил из-за границы какую-то немецкую книгу с приложением автографов Гете и Шиллера.
Всю ночь громыхали
по булыжным мостовым длинные обозы отходников, заменявших тогда канализацию, но и с перенесением из Анненгофской рощи свалки нечистот к Сортировочной станции Московско-Казанской железной дороги все-таки еще в нее сливались нечистоты, и название «Анненгофская роща» было только в указателях Москвы и официальных сообщениях, — в народе ее знали испокон века и до последних
дней только под одним названием: «Говенная роща!»
В один из обычных мало веселых редакционных
дней бегал
по редакции, красный от волнения и вина, В.Н. Бестужев и наконец, выгнав всех сотрудников, остался вдвоем с Нотгафтом. Результатом беседы было то, что в газете появился, на первой и второй страницах, большой фельетон: «Пиковая дама». Повесть. «Пиковая дама означает тайную недоброжелательность». «Новейшая гадательная книга…»
В это время
дела В.Н. Бестужева, по-видимому, не веселили.
Днем они, поочередно занимая друг у друга опорки и верхнее рваное платье, выбегали из ворот в Глинищевский переулок и становились в очередь у окна булочной Филиппова, где ежедневно производилась булочной раздача хлеба,
по фунту и больше, для нищих бесплатно. Этим подаянием и питались подшибалы, работавшие у В.Н. Бестужева.
В этот год свирепствовали в Москве заразные болезни, особенно на окраинах и
по трущобам. В ночлежках и притонах Хитровки и Аржановки то и
дело заболевали то брюшным, то сыпным тифом, скарлатиной и рожей.
Я всегда вспоминал эти слова не вовремя. Надо было бы их вспомнить и на другой
день, на каком-то торжественном обеде, где я проговорил то, что было не
по месту и не
по времени, да еще пустил какой-то экспромт про очень высокопоставленную особу.
Дня через три после этого меня вызвали в Выставочный комитет и предложили мне командировку — отправиться
по Волге, посетить редакции газет в Казани, в Самаре, в Симбирске и в Саратове и написать в газетах
по статье о выставке, а потом предложили проехать на кавказские курорты и тоже написать в курортных газетах.
Вначале выставка пустовала. Приезжих было мало, корреспонденты как столичных, так и провинциальных газет писали далеко не в пользу выставки и, главное, подчеркивали, что многое на ней не готово, что на самом
деле было далеко не так. Выставка на ее 80 десятинах была так громадна и полна, что все готовое и заметно не было. Моя поездка
по редакциям кое-что разъяснила мне, и газеты имели действительно огромное влияние на успех выставки.
Шли
дни. Разговор —
по всей Москве, а в московских газетах ни строчки об этом ужасном факте. Ко мне зашел сотрудник одной газеты, человек весьма обделистый, и начал напевать о том, что я напрасно обидел фирму, что из провинции торговцы наотрез отказываются брать их чай и даже присылают его обратно. Он мне открыто предложил взять взятку наличными деньгами и, кроме того, принять на несколько тысяч объявлений для газеты.
Три
дня продолжались состязания, заканчивавшиеся каждый
день обедом участников состязания и загородными поездками на пароходе
по Дунаю. Обеды сопровождались речами, от которых корчились австрийские сыщики.
В конторе Андреевича я получал деньги, окруженный полицейскими офицерами. Один из них спросил меня, как это я, корреспондент, ухитрился так вовремя приехать к событию и за четыре
дня до него перевести деньги. Я ответил ему довольно дерзко по-русски, и он больше ко мне не приставал.
Не один раз заезжал я к Ивану Николаевичу: было что послушать от него, было чему поучиться
по коннозаводскому
делу. Не одну руководящую статью я написал с его слов!
Во время выставки, на другой
день раздачи наград, проездом на Кавказ, от поезда до поезда, остановился, чтобы ее посетить, Владимир Иванович Ковалевский, мой старый знакомый
по Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде в 1896 году. Он в это время занимал пост товарища министра финансов.
По окончании завтрака условились, что поездка в гирла состоится на следующий
день в десять часов утра на пароходе «Коцебу».