Памятна мне вечеринка
перед днем пятидесятилетия журнала, где обсуждался выпуск большого юбилейного номера. На нем Федор Иванович Шаляпин, еще начинавший только что свою карьеру, восхищал всех своим молодым голосом и в первый раз в Москве на этой вечеринке спел «Дубинушку», а мы хором подпевали.
Неточные совпадения
Позднее во время всяких студенческих беспорядков обязательно хоть пару стекол разбивали в «Московских ведомостях», а в Татьянин
день повторялись
перед редакцией кошачьи концерты мирного характера.
— Пусть метет три
дня перед Думой!
Вернувшись, я первым
делом поблагодарил дочь Ивана Ивановича за знакомство с отцом,
передал ей привет из дома и мою тетрадь со стихами, где был написан и «Стенька Разин». Стихи она впоследствии переписала для печати. В конце 1894 года я выпустил первую книгу моих стихов «Забытая тетрадь».
В погоне за десятикопеечной подачкой десятитысячная толпа задавила десять человек. За два
дня перед этим умер московский миллионер, чайный торговец А.С. Губкин.
Сотрудники жили настоящим
днем, не заглядывая в прошлое: приходили со статьями, за гонораром, собирались составлять номера по субботам, видели тех, кто
перед глазами, а в прошлое не заглядывали.
В 1859 году он был сослан на Кавказ рядовым, но потом возвращен за отличия в
делах с горцами. Выслан он был за стихи, которые прочел на какой-то студенческой тайной вечеринке, а потом принес их в «Развлечение»; редактор, не посмотрев, сдал их в набор и в гранках послал к цензору. Последний переслал их в цензурный комитет, а тот к жандармскому генералу, и в результате
перед последним предстал редактор «Развлечения» Ф.Б. Миллер. Потребовали и автора к жандарму. На столе лежала гранка со следующими стихами...
К концу 1885 года
дела А.В. Насонова пошатнулись, на издание не стало хватать средств, пришлось
передать журнал, который и приобрел некто Щербов, человек совершенно никому не известный и чуждый литературе.
Незадолго
перед этим этот журналист судился в Московском окружном суде за какое-то неважное
дело и был оправдан.
Часу в десятом вечера, окончив писать, я вышел в коридор, чтобы поразмяться, и, к великому своему удивлению, увидал, что как раз против моего номера отпирал дверь только что вернувшийся домой старик-коневод Василий Степанович, у которого когда-то, в
дни скитаний и приключений моей молодости, я работал в зимовнике, заявив ему, что
перед этим я служил в цирке при лошадях.
Тебя предупреждали, — говорит он ему, — ты не имел недостатка в предупреждениях и указаниях, но ты не послушал предупреждений, ты отверг единственный путь, которым можно было устроить людей счастливыми, но, к счастью, уходя, ты
передал дело нам.
Перед днем моего рождения и моих именин Кало запирался в своей комнате, оттуда были слышны разные звуки молотка и других инструментов; часто быстрыми шагами проходил он по коридору, всякий раз запирая на ключ свою дверь, то с кастрюлькой для клея, то с какими-то завернутыми в бумагу вещами.
Если какой-нибудь господин был довольно силен, он подавал прошение королю, и тот
передавал дело его в административный суд, — вот вам и несменяемость судей!
— Да, очень грустно, очень грустно, — говорил отец Михаил Введенский, поглаживая рукой гладкие бока наперсного креста. — Я очень рад, что вы
передали дело мне; я, как служитель церкви, постараюсь не оставить молодого человека без наставлений, но и постараюсь как можно более смягчить назидание.
Неточные совпадения
Подумавши, оставили // Меня бурмистром: правлю я //
Делами и теперь. // А
перед старым барином // Бурмистром Климку на́звали, // Пускай его! По барину // Бурмистр!
перед Последышем // Последний человек! // У Клима совесть глиняна, // А бородища Минина, // Посмотришь, так подумаешь, // Что не найти крестьянина // Степенней и трезвей. // Наследники построили // Кафтан ему: одел его — // И сделался Клим Яковлич // Из Климки бесшабашного // Бурмистр первейший сорт.
Этого мало: в первый же праздничный
день он собрал генеральную сходку глуповцев и
перед нею формальным образом подтвердил свои взгляды на администрацию.
Понятно, как должен был огорчиться бригадир, сведавши об таких похвальных словах. Но так как это было время либеральное и в публике ходили толки о пользе выборного начала, то распорядиться своею единоличною властию старик поопасился. Собравши излюбленных глуповцев, он вкратце изложил
перед ними
дело и потребовал немедленного наказания ослушников.
Оттого ли, что
дело было
перед праздником, или оттого, что всех томило какое-то смутное предчувствие, но люди двигались словно сонные.
— Куда ты
девал нашего батюшку? — завопило разозленное до неистовства сонмище, когда помощник градоначальника предстал
перед ним.