Неточные совпадения
Оба лейтенанта
были еще молодые люди. Гарбер среднего роста, а Шютце выше среднего, плотного телосложения, показывающего чрезвычайно большую физическую силу.
Лица у обоих
были свежими, энергичными. Во время своего двухлетнего путешествия они чувствовали себя совершенно здоровыми, и только Шютце жаловался на легкий ревматизм, полученный в Якутске.
Описывать выражение
лиц, описывать подробности не
буду. Трупов сотни. Лежат рядами, их берут пожарные и сваливают в фуры.
В два часа я уже
был в редакции, пришел в корректорскую и сел писать, затворив дверь. Мне никто не мешал. Закончив, сдал метранпажу в набор. Меня окружили наборщики с вопросами и заставили прочитать. Ужас
был на всех
лицах. У многих слезы. Они уже знали кое-что из слухов, но все
было туманно. Пошли разговоры.
Псевдоним этот — отзвук какого-то ее личного романа дней юности в Петербурге, в котором
было замешано одно очень крупное
лицо.
Пирушка кончилась благополучно. Я с Васей Богдановым заночевал в келье у Памво, где явились и балык, и икра, и мадера.
Были еще два монаха пожилых и старый служащий с фабрики Балашова. Пировали до полуночи, и тут-то я узнал, и с кем я боролся, и всю характеристику Чуркина от
лиц, много лет и очень близко знавших его.
Всем сотрудникам, ни разу не оставлявшим его редакцию за все время ее существования, выдано
было за несколько лет до его кончины по пяти тысяч рублей, а после его смерти все
лица, близко стоявшие к его газете, остались если не богатыми, то вполне обеспеченными людьми.
С годами Н.И. Пастухов стал и не так доступен, и с виду как будто не так отзывчив, но в душе он оставался тем же, и кажущаяся перемена в нем
была вызвана слишком большими уступками и лестью близко к нему стоявших и беспощадно эксплуатировавших его
лиц.
Интересовались ею только самые злополучные люди, справлявшиеся о том, какого числа
будет продаваться за долги их обстановка, да еще интересовались собачьи воры, чтобы узнать, по какому адресу вести украденную ими собаку, чтоб получить награду от публикующего о том, что у него пропала собака. Эти
лица, насколько я знаю, читали газету, а кто
были остальные читатели, если только они
были, — неизвестно.
Начальником главного управления по делам печати в эти времена
был профессор Московского университета Н.А. Зверев, который сам
был действительным членом Общества любителей российской словесности и, конечно, знал, что в члены Общества избираются только
лица, известные своими научными и литературными трудами.
У всех главной
была одна мысль: как бы подвести цензора. Особенно это удавалось М.М. Чемоданову, делавшему для цензуры наброски карандашом неоконченными, а потом, уже на подписанном цензором листе, он делал два-три штриха, и появлялся или портрет известного деятеля, или такая поза у какого-нибудь начальствующего
лица, что оно выходило в смешном виде.
— Н-да! Но вдруг оно уже
было напечатано, вдруг Саша очень известное
лицо?
Мой друг еще по холостой жизни доктор Андрей Иванович Владимиров лечил меня и даже часто ночевал. Температура доходила до 41°, но я не лежал.
Лицо и голову доктор залил мне коллодиумом, обклеил сахарной бумагой и ватой.
Было нечто страшное, если посмотреться в зеркало.
Весной 1896 года «Русские ведомости» обратились ко мне с просьбой дать для них описание коронации. Кроме меня, должны
были еще участвовать от них два корреспондента. Подали мы трое — я, Лукин и Митропольский в коронационную комиссию заблаговременно список на три
лица, но охранное отделение утвердило только двух, а меня вычеркнуло, и редакция возвратила мне мои две фотографические карточки в полной неприкосновенности, поручив мне только давать для газеты уличные сцены.
О самом появлении ее чуть не до самого дня выпуска и слышно ничего не
было, и вдруг огромная, интересная газета, подписанная «Г.П. Сазонов — редактор-издатель». В газетном мире
лицо совершенно неизвестное. Знали, что это ученый-экономист, человек, живущий своим трудом.
Зашел в пиварню «Империаль», где все столы
были заняты полицией и офицерами. Никто из знакомых ко мне не подходил, все шушукались и дико на меня смотрели. А
были знакомые
лица.
Я расхохотался им в
лицо — и после раскаялся. Они
были правы: меньше риска
было бы уехать в тот день, но тогда не стоило бы ехать — это позор для журналиста убежать от такого события.
Неточные совпадения
Лука стоял, помалчивал, // Боялся, не наклали бы // Товарищи в бока. // Оно
быть так и сталося, // Да к счастию крестьянина // Дорога позагнулася — //
Лицо попово строгое // Явилось на бугре…
Спустили с возу дедушку. // Солдат
был хрупок на ноги, // Высок и тощ до крайности; // На нем сюртук с медалями // Висел, как на шесте. // Нельзя сказать, чтоб доброе //
Лицо имел, особенно // Когда сводило старого — // Черт чертом! Рот ощерится. // Глаза — что угольки!
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел по грудь // С натуги! По
лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что
будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
И, сказав это, вывел Домашку к толпе. Увидели глуповцы разбитную стрельчиху и животами охнули. Стояла она перед ними, та же немытая, нечесаная, как прежде
была; стояла, и хмельная улыбка бродила по
лицу ее. И стала им эта Домашка так люба, так люба, что и сказать невозможно.
Глупову именно нужен
был"сумрак законов", то
есть такие законы, которые, с пользою занимая досуги законодателей, никакого внутреннего касательства до посторонних
лиц иметь не могут.