Это спасло смельчаков, хотя
встреча была случайной. На такой дикий север тунгусы никогда не заходили зимой, а на этот раз встретившийся матросам и спасший их тунгус был послан старостой селения Булом к устью восточного рукава Лены, где летом забыли пешни, употребляемые для прокола льда во время ловли рыбы.
Неточные совпадения
Первая
встреча с холерой
была у меня при выходе из вагона в Ростове. Подхожу к двери в зал первого класса — и передо мной грохается огромный, толстый швейцар, которого я увидел еще издали, сходя с площадки вагона. Оказалось — случай молниеносной холеры. Во время моей поездки я видел еще два таких случая, а слышал о них часто.
В «Русских ведомостях» изредка появлялись мои рассказы. Между прочим, «Номер седьмой», рассказ об узнике в крепости на острове среди озер. Под заглавием я написал: «Посвящаю Г.А. Лопатину», что, конечно, прочли в редакции, но вычеркнули. Я посвятил его в память наших юных
встреч Герману Лопатину, который тогда сидел в Шлиссельбурге, и даже моего узника звали в рассказе Германом. Там
была напечатана даже песня «Слушай, Герман, друг прекрасный…»
Это
было 28 ноября 1883 года. Вскоре после этого я
встретил Козина с его Мосявкой, и он сказал мне, что в числе задавленных на Рождественском бульваре
был и сотрудник «Русской газеты» Свистунов-Ломоносов.
Тому и другому пришлось оставить сотрудничество после следующего случая: П.И. Кичеев
встретил в театре репортера «Русского курьера», которому он не раз давал сведения для газеты, и рассказал ему, что сегодня лопнул самый большой колокол в Страстном монастыре, но это стараются скрыть, и второе, что вчера на Бронной у модистки родились близнецы, сросшиеся между собою спинами, мальчик и девочка, и оба живы-здоровы, и врачи определили, что они
будут жить.
Широко я попользовался этим билетом. Мотался всюду, по всей России, и на Кавказ, и в Донские степи, и в Крым, и опять на выставку приезжал, а зимой чуть не на каждую пятницу поэтов, собиравшихся у К.К. Случевского, ездил в Петербург из Москвы с курьерским. И за все это я
был обязан
встрече на улице с Амфитеатровым, который через три года дал мне еще более интересную работу.
Во время таких поездок мне приходилось
встречать двух-трех человек, знакомых по моей бродяжной жизни. Но никому из них не приходило в голову, что я и
есть бывший табунщик Леша!
Как-то с Г.Я. Политковским, знакомым еще по первым моим поездкам по зимовкам, заехали мы к лучшему коневоду Подкопаеву, которого я
встречал, сравнительно еще молодым, у моего хозяина. Подкопаев
был дружен с ним.
Тогда это
был могучий, сухой богатырь — теперь же я
встретил ожиревшего, но все еще могучего старика. Интересный человек
был Подкопаев. Человек романтический!
Я увидел В.И. Ковалевского уже окруженного толпой начальства, и городской голова Хмельницкий подошел ко мне, чтобы представить меня В.И. Ковалевскому, но этого делать не пришлось, так как, обрадовавшись
встрече, мы обнялись и расцеловались. Пока происходил осмотр выставки, в павильоне
был сервирован завтрак.
Потом мы посетили пост, на котором
был отличный дом со службами, окруженный прекрасным садом, телеграф и метеорологическая станция, таможня для осмотра судов, идущих с рейда, отстоящего в четырех верстах от гирл, — и не
встретили ни одного здорового человека из живущих на посту, расположенном на низком берегу, в вечном тумане, в самой лихорадочной местности. Здесь все
были больны малярией.
Дверь в столовую была приоткрыта, там, за столом, сидели трое мужчин и Елена. В жизни Клима Ивановича Самгина неожиданные
встречи были часты и уже не удивляли его, но каждая из них вызывала все более тягостное впечатление ограниченности жизни, ее узости и бедности.
Вечерней, утренней порой, // На берегу реки родной, // В тени украинских черешен, // Бывало, он Марию ждал, // И ожиданием страдал, // И краткой
встречей был утешен.
Но — читатель уже знает вперед смысл этого «но», как и всегда будет вперед знать, о чем будет рассказываться после страниц, им прочтенных, — но, разумеется, чувство Кирсанова к Крюковой при их второй
встрече было вовсе не то, как у Крюковой к нему: любовь к ней давным — давно прошла в Кирсанове; он только остался расположен к ней, как к женщине, которую когда-то любил.
Неточные совпадения
Г-жа Простакова (обробев и иструсясь). Как! Это ты! Ты, батюшка! Гость наш бесценный! Ах, я дура бессчетная! Да так ли бы надобно
было встретить отца родного, на которого вся надежда, который у нас один, как порох в глазе. Батюшка! Прости меня. Я дура. Образумиться не могу. Где муж? Где сын? Как в пустой дом приехал! Наказание Божие! Все обезумели. Девка! Девка! Палашка! Девка!
Скотинин. Как! Племяннику перебивать у дяди! Да я его на первой
встрече, как черта, изломаю. Ну,
будь я свиной сын, если я не
буду ее мужем или Митрофан уродом.
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в тех летах, в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой жизни, где всего чаще первая
встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О мой друг! Умей различить, умей остановиться с теми, которых дружба к тебе
была б надежною порукою за твой разум и сердце.
Началось с того, что Волгу толокном замесили, потом теленка на баню тащили, потом в кошеле кашу варили, потом козла в соложеном тесте [Соложёное тесто — сладковатое тесто из солода (солод — слад), то
есть из проросшей ржи (употребляется в пивоварении).] утопили, потом свинью за бобра купили да собаку за волка убили, потом лапти растеряли да по дворам искали:
было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным звоном
встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить ходили, а комар у пошехонца на носу сидел, потом батьку на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом блоху на цепь приковали, потом беса в солдаты отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец утомились и стали ждать, что из этого выйдет.
Случилось ему, правда,
встретить нечто подобное в вольном городе Гамбурге, но это
было так давно, что прошлое казалось как бы задернутым пеленою.